Книга Без семьи, страница 39 – Гектор Мало

– Возьмем-ка и мы ветеринара, – сказал я Маттиа. – Конечно, за это придется заплатить, но зато у нас уж наверняка будет хорошая корова.

На том мы и порешили.

Через два дня мы пришли в Уссель, и мне вспомнилось прошлое. Тут я в первый раз участвовал в представлении пьесы «Лакей английского генерала», тут Витали купил мне подбитые гвоздями башмаки, которые привели меня в такой восторг…

Бедный Витали! Никогда я его не увижу. Проказник, Зербино и Дольче тоже умерли. Нас было шестеро, а теперь осталось только двое – я и Капи. И от этих воспоминаний мне стало грустно.

Мы с Маттиа остановились на том же постоялом дворе, где я останавливался с Витали, и пошли разыскивать ветеринара. Когда мы обратились к нему с нашей просьбой, он расхохотался.

– Ученых коров тут не продают, – сказал он.

– Да нам нужна не ученая корова, а такая, что дает много молока, – сказал я.

– И чтобы у нее был настоящий хвост, – прибавил Маттиа, которого очень беспокоила возможность приобрести корову с поддельным хвостом.

– Мы просим вас, господин ветеринар, помочь нам, – продолжал я. – Мы боимся, как бы нас не обманули.

– А зачем же вам корова? – спросил он.

Я в нескольких словах рассказал ему, в чем дело.

– Вы славные мальчуганы, – сказал ветеринар. – Хорошо, я пойду с вами завтра на ярмарку и выберу вам хорошую корову. У нее не будет поддельного хвоста.

– И не будет поддельных рогов? – спросил Маттиа.

– Не будет.

– И надутого вымени?

– Тоже не будет. А найдется ли у вас чем заплатить?

– У нас много денег, – сказал я и развязал мешок, в котором хранилось наше сокровище.

– Ну, и отлично. Зайдите за мной завтра, в семь часов утра.

– А сколько мы должны будем заплатить вам, господин ветеринар? – спросил я.

– Ничего. Разве стану я брать деньги с таких славных мальчиков?

Мы горячо поблагодарили его.

– Вы любите музыку, господин ветеринар? – спросил Маттиа.

– Да, очень люблю.

– А когда вы ложитесь спать?

Этот вопрос был совсем некстати, но ветеринар все-таки ответил:

– Как только пробьет девять часов.

Затем мы простились и ушли. Я понял, что задумал Маттиа.

– Ты хочешь, чтобы мы поиграли для него? – спросил я.

– Да, мы дадим ему серенаду, когда он будет ложиться в постель. Серенады дают тем, кого любят.

– Как ты славно придумал! – сказал я.

Без пяти минут девять мы с Маттиа подошли к дому ветеринара. На улице было темно, так как луна еще не взошла, а фонарей не зажигали; лавки были заперты, прохожие попадались редко.

Как только пробило девять часов, мы начали нашу серенаду. Звуки музыки далеко разнеслись по узкой улице. В домах стали открываться окна, и оттуда выглядывали головы в чепцах и ночных колпаках. Соседи с удивлением переговаривались между собой.

В доме ветеринара тоже открылось окно. Он выглянул оттуда и, должно быть, узнав нас, сделал нам знак прекратить музыку.

– Я сейчас отворю вам калитку в сад, – сказал он. – Поиграйте там.

Через несколько минут калитка отворилась.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказал ветеринар, пожимая нам руки, – но вы поступили неблагоразумно. Полицейский мог арестовать вас за нарушение тишины.

Мы начали наш концерт в саду. Так как ветеринар был женат и у него была большая семья, то скоро нас окружила публика. В беседке зажгли свечи, и мы играли до десяти часов.

Нам много аплодировали и, если бы не вмешался ветеринар, нам пришлось бы играть чуть не всю ночь, так как детям очень понравилась наша музыка.

– Довольно, дети! – сказал ветеринар. – Им нужно завтра рано вставать, мальчики должны быть готовы к семи часам утра.

Но перед уходом нас угостили ужином. А потом Капи проделал несколько забавных штук, которые привели в восторг детей. Было уж около полуночи, когда мы ушли от ветеринара.

Тихий и спокойный городок Уссель был на другой день полон шума и движения. Еще задолго до рассвета мы слышали стук колес, ржание лошадей, мычание коров и крики крестьян, съезжавшихся на ярмарку.

Когда мы вышли на двор, там стояло множество телег, а около них теснились разряженные крестьяне с женами.

Улицы были запружены народом, спешившим на ярмарочную площадь. Идти к ветеринару было еще рано – только что пробило шесть часов, – и мы решили отправиться на площадь, осмотреть коров и заранее выбрать тех, которые нам больше понравятся.

Ах, как много тут было коров, больших и маленьких, толстых и худых и всевозможных цветов! Иные были с телятами, у других вымя, полное молока, опускалось чуть не до земли.

На ярмарке продавались также лошади, жеребята, овцы, свиньи с поросятами, куры и гуси. Но мы не обращали на них никакого внимания и смотрели только на коров.

Мы выбрали из них семнадцать, вполне подходящих для нас; некоторые были рыжие, и они особенно нравились мне, Маттиа же больше хотел купить белую.

В семь часов мы вошли к ветеринару. Он уже ждал нас, и мы тотчас же отправились на ярмарку. Мы опять повторили ему, какую корову нам хотелось бы иметь. Главное, чтобы она ела мало и давала много молока.

– По-моему, вот эта очень хороша, – сказал Маттиа, показывая на белую корову.

– А вот эта еще лучше, – возразил я, показав на рыжую.

Однако ни та, ни другая, должно быть, не понравились ветеринару, потому что он подошел к третьей. Это была небольшая корова, цветом потемнее нашей Рыжки, с тонкими ногами, темными ушами, черным ободком вокруг глаз и белым пятнышком на конце морды.

– Вот эта как раз подходит вам, – сказал ветеринар.

Крестьянин, державший ее за веревку, запросил с нас триста франков. Мы с отчаянием переглянулись, так как уже успели полюбить эту хорошенькую корову.

Триста франков! Я сделал ветеринару знак, что нужно идти дальше, но он не пошел и начал торговаться.

Долго продолжался этот торг. Крестьянин опускал цену понемногу, ветеринар понемногу прибавлял. Наконец они сошлись на двухстах десяти франках.

В это время Маттиа подошел к корове сзади и вырвал у нее из хвоста длинный волос, а она за это лягнула его. Значит, хвост у нее настоящий! Это решило дело.

– Хорошо, мы согласны, – сказал я и, заплатив деньги, протянул руку, чтобы взять корову за веревку.

– А на булавки хозяйке? – сказал крестьянин.

Снова начался торг. Наконец порешили дать на булавки сорок су.

Я снова протянул руку, но крестьянин опять удержал меня.