Онлайн книга «Дом на городской окраине»
|
— Ну-ну… — проворчал бухгалтер, — вы, мамаша, успокойтесь… У меня от ваших слез тяжко на сердце. Что случилось, то случилось, назад не воротишь… — Невесту свою возил на прогулки… и так они друг дружку любили… заплатил последний взнос и умер… У Михелупа, и правда, было тяжело на сердце, горло сжималось от подступающих слез. Схватив пакет с фруктами, он пробормотал: — Помогай вам бог, матушка, больше мне сказать нечего… — Пан, а пан! — прокричала ему вслед торговка. — Не знаете ли кого, кто бы купил мотоцикл? Совсем новая машина. Бухгалтер обернулся: — Пока не знаю. Но кое-кого спрошу. — Премного буду благодарна, — тараторила ему вслед торговка, — машина стоила восемнадцать тысяч, но я бы отдала и за три тысячных. Только бы с глаз долой… — Я вам уже сказал, постараюсь кого-нибудь подыскать. Он вошел во двор своего дома. Очкастый гимназист и Маня носились по бревнам, скакали и вопили. — Сколько раз я вам говорил, — рассердился отец, — чтобы вы не бегали по бревнам! Можете пораниться, а я потом вызывай доктора. — Мы играем в школу, папочка, — объявила Маня. — Это хорошо… но разве в школе бегают и скачут? — Сейчас у нас урок физры, — объяснил Иржи. — Не физра, а физкультура, — поправил отец, — когда уж вы научитесь правильно говорить? Михелуп вошел в дом и отыскал жену. Пани Михелупова была на кухне, вместе с хозяйкой резала лапшу. Обе женщины взволнованно, со страстью обменивались сведениями о способах хранения брусники. — Посмотрела бы ты, как чудесно играют дети, — сказал Михелуп. — Я долго не мог оторвать глаз… — Мой муж хотел бы убрать бревна, — сказала Mütterchen в пенсне, — но я не позволила. Пока дети здесь, пускай бревна остаются на дворе. — Они бы целый день с них не слезали, — пожаловалась пани Михелупова, — обедать не дозовешься. Всякий раз за ними гоняйся… — Что поделаешь, — возразила дама в пенсне, — дети есть дети. Уж я-то знаю. Бухгалтер с минуту постоял, но, увидев, что женщины не обращают на него внимания, вышел во двор. Вспомнилась ему торговка, и он помрачнел. — Какое несчастье, — думал он, — единственный сын, а теперь у нее нет никого… Что там она еще говорила? Хоть умри, не вспомню… Он заглянул в хлев: оттуда пахнуло теплом, духотой; жующая корова уставилась на него блестящим глазом. Хотел погладить козла, но животное воинственно склонило голову. — Ишь ты! — испугался Михелуп. «Неплохое у них хозяйство. Корова, коза и козел, гуси, кролики, куры… Сколько примерно доходу дает такое хозяйство? И от дачников прибыль. Хорошо тут живут люди…» Он остановился возле хозяина, тащившего тачку с люцерной. Начал его расспрашивать. Какой будет нынче урожай? Много ли он выручает за полевые культуры? Но жилистый человек с вислыми усами только бормотал свое «каля-маля»; бухгалтер с минуту терпеливо вслушивался в эти звуки, да так ничего и не понял. «Что я хотел?.. Ага, торговка… сын у нее умер, да, о чем бишь она еще говорила? Нет, голова моя, и правда, уже ни к черту не годится… Все обвешивает и обвешивает… Никогда не взвесит как положено, но фрукты у нее хорошие…» 18 Договорились, что после обеда все отправятся на прогулку. Бухгалтер остановился под окнами виллы «Эльфрида» и посвистел. Из виллы вышел коммивояжер, зевнул и, прищурившись, глянул в небо. — Как погодка? Михелуп заверил, что погода вполне сносная. Почесываясь, коммивояжер снова с подвыванием зевнул и зашаркал в дом. Оттуда послышался крик: — Мальвина! Через некоторое время на балкон вышла пани Кафкова. И тоже стала изучать небо: — Не испортится ли погода? — Не бойтесь, не испортится! — успокоил ее бухгалтер. Пани Кафкова заверила их, что через минуту будет внизу. Они проваландались перед домом довольно долго, бухгалтер тросточкой терпеливо писал на песке какие-то цифры. По улице прогуливались длинноногие загорелые девицы в коротких штанишках, с обнаженными плечами и животами; брови у них были выбриты и подрисованы тушью; карминовые губы — что нарезанный арбуз; грудь прикрыта пестрой косынкой. Пани Михелупова поглядела вслед весело щебечущим девицам и печально подумала: «А у меня нет ни одного нового наряда». Бухгалтер тоже оглянулся вслед длинноногим девицам и сказал себе: «Девочки тут недурны. Будь я свободен, я бы еще покуролесил…» А вслух произнес: — Надо бы и тебе приобрести что-нибудь в этом роде. Фигура у тебя не хуже, чем у всякой. Ты бы не одну молоденькую переплюнула. — Где уж мне! — смутилась супруга. — Да я бы это и не надела. Какая уж ни есть… а рядиться во что попало не стану… Дети расстраивались, что отец заставил их бросить интересную игру на бревнах и принять участие в семейной прогулке. Гимназист хмурился, а Маня хныкала. — Прекрати, — рассердилась мать, — или мы больше никогда тебя с собой не возьмем! Наконец коммивояжер, мрачный и сонный, вышел из дому. Неприязненно глянул на небо, где сияло жаркое солнце, и высказал мнение, что погода портится. Вслед за ним появилась пани Кафкова с пледом через руку: — Надеюсь, мы не вымокнем? — Не волнуйтесь, — успокаивал ее бухгалтер, — в газетах писали: погода без изменений… — Что там газеты… — проворчал Кафка. Подняв трость, Михелуп дал знак: двигаемся. Но коммивояжер задержал его. Нужно еще подождать родственников. Они собирались принять участие в прогулке. Прошло немало томительных минут, коммивояжер почесывал спину и мрачно зевал, бухгалтер рисовал на песке орнаменты, дамы беседовали. Наконец они увидели, как из соседнего домика выходят три дамы, три сестры, три кузины коммивояжера Кафки, — все могучего телосложения, у всех прически убраны под сетку, все с большими, похожими на коровье вымя, сумками. Три кузины — Эма, Гедвика и Ида — шли гуськом; вслед за ними появились трое маленьких мужчин — плосконогих, с клетчатыми пледами через руку, с красными, точно обмороженными лицами, три зятя: Леопольд, Гуго и Рихард. Клубок родственников стал постепенно распутываться. Начались приветствия и представления. Бухгалтер с удовольствием оглядывал толпу, радуясь: «Вот нас сколько!» Двинулись, бороздя дорогу, точно паровой каток. А из дверей домиков, несущих на фронтонах женские имена, выходили все новые и новые родственники; прибавлялось глазастых, крикливых и невоспитанных детишек. Толпа росла, заполняя улицу. Под конец к ним еще присоединилась и пани Гайкова, ведущая под руку своего розового, улыбающегося мужа. |