Онлайн книга «Юность Барона. Книга 1. Потери»
|
Еще вчера в Ленинграде хозяйничали промозглые ветра, с утра так и вовсе валил мокрый снег. Но сегодня долгожданное весеннее солнце до краев, до самых высоких крыш залило воронку двора, по днищу которого тотчас засочились тонкие ручейки – последний снег сдавался на милость победителю. Казалось бы – вот оно, дожил, дотянул, хвала богам, до весны! Но только наученный горьким опытом последних лет инженер Алексеев не спешил обольщаться – и на природный, и персонально на свой счет. Потому как в нынешней жизни заправляла и беспредельничала такой силы Тьма, против которой не смогло бы устоять даже и небесное светило… – А мама скоро придет? Это на кухню заглянул Юрка. В танкистском, разумеется, шлеме: последние полторы недели сын расставался с подарком Гиля разве что во время школьных занятий и сна. Да и то с превеликой неохотой. – Что?.. А, да. По крайней мере надеюсь. А что такое? – Надоело с Олькой сидеть. Во двор хочу. – Что поделать – терпи, брат. Уж такая твоя планида. Погоди, а бабушка нынче где? – Она с бабой Верой в театр пошла. – Вот как? Обратно не повезло тебе. – Пап, а ты чего такой грустный? И сегодня, и вчера, и раньше тоже? – Неужто заметно? – Ага. У тебя неприятности на работе? – Неприятности? Хм… Можно и так сказать. – А чего случилось? Всеволод хотел было отмахнуться, уйти от скользкой темы. Но вопрос был поставлен сыном напрямик, а потому требовал предельно искреннего ответа. – У нас в прошлом месяце, на Сортировке, с горки пустой вагон сорвался и покатился прямиком навстречу электричке. В последний момент каким-то чудом переключилась стрелка, и вагон ударился в стоящую на запасном пути цистерну с бензином. – Бабахнуло? – ахнул Юрка. – Нет. Выдержала удар цистерна. Так что – дважды повезло. – А чего тогда неприятности? Радоваться надо. – Вот и мы поначалу радовались, – согласился Всеволод. – Но потом проверки, следствие… Стрелочника-то обязательно сыскать должны. – Какого стрелочника? Дядю Федю? – Почему дядю?.. Ах, вот ты о чем! Нет, дядя Федя – он на станции Лигово служит. В данном случае «стрелочник» – фигуральное выражение: человек, пускай и случайный, на которого можно все свалить. А в идеале таковых должно быть несколько. Группа. Устойчивая группа с предварительным умыслом. – С умыслом – это как? – не понял сын. – И как это случайный? Совсем-совсем любой? Даже ты? – Не волнуйся, все-таки не настолько случайный… Юрий, а тебе в шлеме не жарко весь день ходить? – Не-а. Пап, я вот раньше хотел, когда вырасту, как ты, на железной дороге работать. Но теперь думаю: может, мне лучше танкистом стать? Как Крючков в «Трактористах»? – Даже не знаю, что тебе и ответить. Во-первых, к тому времени много воды утечет. А во-вторых… неважно, какую профессию выберешь. Главное – человеком стать. – Я ведь и так уже человек? Ноги, руки, голова? Всё как у всех. – Ноги, руки. По твоему определению получается, что, раз я без руки, так теперь уже и не вполне человек? Так, что ли? – Я не то хотел сказать, – запротестовал Юрка. – Просто… – В том-то и дело, сын. В этой жизни на самом деле всё очень даже не просто. – Пап! – Аюшки? – Помнишь, когда вы с дедом Гилем, с дядей Володей и еще с Самариным на кухне курили, я за конфетами для девчонок заходил? – Честно говоря, не помню. Допустим. И что? – Я слышал, как вы про войну говорили. Что она скоро начнется. – Хм… Но, согласись, подслушивать чужие взрослые разговоры – это не комильфо? – Случайно получилось. Честное слово. – Верю. А к чему ты вспомнил? – Просто жаль, что не успею. Получается, пока подрасту, она уже кончится, война-то. Обидно. – Ах, вот ты о чем! Не переживай, Юрка. Уж чего-чего, а эдакого барахла на много поколений вперед хватит. – Ты так думаешь? – Убежден, – подтвердил Алексеев-старший. И, помрачнев лицом, добавил: – И это как раз тот редкий случай, когда мне бы очень хотелось оказаться неправым. – Ага, неправым! Сам-то небось повоевать успел. Еще и добровольцем. А ведь тогда совсем другая война была. – Почему другая? Все войны одинаковы. – Та была империалистическая, а значит – несправедливая. Всеволод покачал головой. Заговорил отрешенно, бесстрастно: – Запомни, сын: война и справедливость – понятия взаимоисключающие. Точно так же, как не могут быть справедливыми или несправедливыми болезнь или смерть. – Так ведь… – Не перебивай! И еще одно: меня всегда очень коробит, когда я слышу фразу «прошел войну». – Почему? – Потому что войну нельзя пройти! Она – или милостиво отпускает, выплевывает тебя, оставляя в живых. Или забирает навсегда. Третьего не дано. – А как же герои? – негодующе возмутился Алексеев-младший. – Чапаев, Котовский, Пархоменко? Буденный? Что ж, по-твоему, Семен Михайлович не герой? Его всего-навсего… выплюнули? Слюной, что ли? – Герои, сын, они, в основном, в книжках и в фильмах обретаются. Безусловно, герои нужны. Хотя бы для того, чтоб, когда деваться некуда, люди уходили на войну. Но вот в самой войне ничего героического нет. – А что же там, по-твоему, есть? – с вызовом спросил Юрка. – А есть там, в первую очередь, Грязь. Как в натуральном виде – в болотной жиже, вшах и кровавом поносе, – так и грязь в душах человеческих. В их мыслях, в поступках… Это только в книжках герой не стреляет в безоружного и в спину. На войне настоящей о высоких материях не задумываются. Хочешь выжить – будешь стрелять… Наблюдая за реакцией сына на свои слова, не привыкший по жизни лицемерить и врать Всеволод с болью обнаружил, что декларируемые им истины болезненно задевают и ранят Юрку, напрочь разрушая привычную картину детского мировосприятия. Но тут, по счастью, заявилось спасение в образе и подобии Оленьки. Которая в пылу их жаркого спора, оказывается, незаметно просочилась на кухню и теперь смотрела на мужчин с выражением суровой укоризны: – Вот вы тут сидите и ругаетесь. А я, между прочим, кушать хочу. Сильно хочу. Всеволод бросил благодарный взгляд на дочку и преувеличенно бодро констатировал: – Братцы-кролики! Похоже, мама плотно подзадерживается. А потому я вынужден взять командование по кухне на себя. Объявляю мобилизационный приказ: Юрий! – Я, – кисло отозвался Алексеев-младший. |