Книга Три женщины одного мужчины, страница 44 – Татьяна Булатова

– Спасибо, – буркнул Вильский и повесил трубку. Послышались короткие гудки, которые секретарь директора слушала, наверное, еще с минуту, а потом медленно положила трубку на рычаг и опустилась на стул, чувствуя себя обманутой. «А что ты еще могла услышать?» – спросила она себя, но ответить не смогла: в голове проносились какие-то обрывки мыслей, куски фраз, и все они не имели к ней ни малейшего отношения.

– Куда ты? – остановил в коридоре Вильского возвращающийся из буфета Лев Викентьевич.

– За командировкой. Из приемной звонили, – бросил на ходу Евгений Николаевич.

– Не из приемной, а из ледового царства, – поправил друга Левчик. – Ее величество Снежная королева со средним образованием.

– «Арктическая женщина»? – догадался Вильский, вспомнив разговор с Ревой в курилке. – «Дрейфующая льдина?»

– Разведчик! – хлопнул его по плечу Лев Викентьевич. – Она самая.

– Так это она тебе отказала? – не удержавшись, Евгений Николаевич поддел товарища. – Тебе? Веселому клоуну?

– Представь себе. – Левчик взял товарища за руку и, кривляясь, заглянул ему в глаза. – Не ходи к ней, Рыжий. Снежинкой станешь. Хотя… – Рева прищурился. – Иди смело, дорогой Кай. Тебя дома ждет Герда, она согреет твои чресла своим теплом, и ты…

– Левчик, – оборвал его Вильский. – Отстань. Мне еще в бухгалтерию за командировочными…

– Благословляю тебя, сын мой, – продолжал паясничать Рева, но Евгений Николаевич его уже не слышал, быстрыми шагами преодолевая расстояние, отделяющее его от новой жизни.

В том, что она обязательно наступит, Вильский перестал сомневаться, как только распахнул дверь приемной, где Любочка Краско, взгромоздившись на стул, поливала висевший на стене аспарагус. От неожиданности она вздрогнула и чуть не свалилась со стула вместе с кувшином.

– Осторожно, – бросился к ней Евгений Николаевич. – Не упадите. – Он предложил руку. – Спускайтесь.

Любовь Ивановна протянула Вильскому кувшин, оправила узкую юбку, которую была вынуждена поднять довольно-таки высоко, чтобы та не сковывала движений, и, потупившись, слезла со стула.

– Надо перевесить, – посоветовал Евгений Николаевич, на глаз отмерив расстояние от пола до висевшего на стене растения.

– Что? – не поняла Люба.

– Надо перевесить, – повторил Вильский и поставил кувшин на пол.

– Перевесьте, – то ли попросила, то ли подтвердила правильность предположения Любовь Ивановна.

– Перевешу, – зачем-то пообещал Евгений Николаевич и вытащил из кармана остро отточенный красный карандаш, которым для наглядности делал пометки в схемах. – Идите сюда.

Люба повиновалась.

– Встаньте. – Он легко коснулся ее плеча, чтобы та плотнее прижалась к стене. – Давно рост не измеряли? (Любовь Ивановна смотрела на Вильского во все глаза.) Это не больно, – улыбнулся Евгений Николаевич и прочертил на уровне Любиной головы красную линию. – Готово, – объявил он, но женщина не пошевелилась. – Готово, – повторил Вильский и заметил, как бьется жилка на ее шее, как переливается в ушах маленькая чешского стекла капелька, как растет завиток.

Евгений Николаевич шумно сглотнул и отвернулся, почувствовав, что еще секунда, и он придавит эту маленькую женщину к стене, чтобы не смогла вырваться. Тяжелое возбуждение поднялось в нем откуда-то снизу, Вильский ощутил это абсолютно точно, но вместо стыда его лицо покрыла алая краска желания, неведомого ему прежде.

– Извините, – еле выговорил Евгений Николаевич, избегая смотреть в глаза женщине, кажущейся ему по-детски беспомощной. – Очень душно.

– Ничего страшного, – смутившись, проронила Люба и тоже опустила глаза.

– Я… – попытался еще что-то сказать Вильский, но не смог произнести ничего членораздельного.

– Я могу вызвать плотника, – вызвалась самостоятельно решить проблему Люба Краско. – Или слесаря… – Она никак не могла сообразить, в чьи обязанности это входит.

– Не надо, – остановил ее Евгений Николаевич. – Я сам повешу.

– Вы? – удивилась Любовь Ивановна, не поверив своим ушам. – Но…

– Мне не трудно, – не дал ей договорить Вильский. – Вот только вернусь и…

– Когда? – Люба затравленно посмотрела на Евгения Николаевича.

Вильский схватил со стола командировочное удостоверение и показал секретарю.

– Через неделю. Дождетесь? Это скоро.

«Нет, это не скоро», – убедилась на своем опыте Люба, для которой девятнадцать лет брака с Краско пролетели быстрее, чем эта треклятая неделя.

– Что с вами? – спрашивал Игорь Александрович как в воду опущенную секретаршу. – Проблемы дома?

И Люба с готовностью кивала в ответ, хотя никаких особенных проблем не было – все как всегда. Но было проще согласиться с начальником, чем объяснять ему совсем уж необъяснимое.

– Может, вам нужны отгулы? – Лояльность директора была безгранична.

«Нет», – лихорадочно трясла головой Любовь Ивановна, глядя на календарь: дома она совсем сошла бы с ума от ожидания, а здесь все-таки какие-никакие дела, которые к тому же сами делаются, ну, или почти сами.

В обеденный перерыв Люба закрывала приемную на ключ, садилась за стол с кружкой чая и тридцать минут гипнотизировала красную черту, оставленную Вильским на противоположной стене.

– Куда вы все время смотрите? – не выдержал Игорь Александрович, в очередной раз обнаружив секретаря с абсолютно застывшим взглядом.

– Туда, – указала направление Люба Краско.

Увидев безобразную, с его точки зрения, красную отметину, директор счел это нарушением порядка и потребовал вызвать маляров:

– Побелить!

– Нет! – вскочила как ужаленная Люба, и глаза ее наполнились слезами.

Игорь Александрович, обескураженный реакцией секретарши, забеспокоился и решил вызвать Любу на честный, как он сказал, открытый и дружеский разговор.

– Я не узнаю вас, – признался директор и потупил взор.

– Я сама себя не узнаю, Игорь Александрович, – прошептала Любовь Ивановна и тоже не осмелилась посмотреть в глаза начальству.

– Вы подавлены, – в никуда изрек директор. – Рассеянны. Вы хорошо себя чувствуете?

Отвечать на этот вопрос было бессмысленно: так хорошо Люба себя чувствовала только однажды, когда сидела на жесткой скамье пригородного поезда, уносящего ее в Пермь. Но вместе с тем и так тревожно она не чувствовала себя никогда. «Ничего не будет, – готовилась Любовь Ивановна к худшему. И одновременно молилась: – Ну, хоть бы было! Ну, пожалуйста. – Ничего не будет», – с остервенением повторяла она раз за разом, боясь поверить во что-то другое, потому что привыкла: ничего хорошего в ее жизни не происходит в принципе.

– Вы, наверное, не замечаете… – Игорь Александрович все-таки осмелился поднять голову и посмотреть в Любины глаза, – но вы разговариваете сами с собой.