Книга Колыма, страница 16 – Том Роб Смит

— Я сама выстираю свои простыни. Сама, понятно? Мне не нужна твоя помощь.

Лев вышел из комнаты, оставив девочку, любовь которой надеялся завоевать, сидеть на мокрых простынях и заливаться слезами.

* * *

Войдя на кухню, Лев принялся мерить ее шагами. Он был уничтожен и раздавлен случившимся. Убирая бумаги с глаз долой, он забыл прихватить листок из строкоотливного станка Москвина:

«…Эйхе под пытками…»

Вот подходящий символ: напоминание о его прежней карьере, тень от которой легла на всю его жизнь и, похоже, останется с ним навсегда. Реакция Зои в спальне не шла у него из головы, и Лев вынужден был задуматься над тем, что еще минуту назад представлялось ему немыслимым. Его семья может распасться.

Неужели его желание удержать их вместе превратилось в навязчивую идею? Оно заставляло Зою бередить рану, которая не заживет никогда, заражая ее ненавистью и горечью. Разумеется, если она не захочет жить с ним, Елена последует ее примеру. Сестры были неразлучны. В этом случае у него не останется иного выбора, кроме как подыскать им новый дом и семью, которая не будет связана с государственной службой, — не исключено, что и за пределами Москвы, в каком-нибудь небольшом городке, где действия аппарата власти не были столь заметными. Ему с Раисой придется заниматься поисками надежных опекунов, встречаться с будущими родителями и спрашивать себя, сумеют ли те добиться большего, нежели они, и смогут ли они сделать девочек счастливыми, чего не удалось сделать самому Льву.

В дверях появилась Раиса.

— Что случилось?

Она вышла из их спальни. Жена еще не знала о том, что Зоя обмочилась, не знала о состоявшемся у них разговоре и имела в виду Николая, его телефонный звонок и полуночную встречу. Голос у Льва дрожал и срывался от сдерживаемых эмоций.

— Николай был пьян. Я сказал ему, что мы поговорим, когда он протрезвеет.

— И на это ушла целая ночь?

Ну, и чего он ждет? Надо усадить Раису напротив и все ей рассказать.

— Лев? Что случилось?

Он обещал ей, что больше не будет никаких тайн. Тем не менее он не мог признать, что после трехлетних попыток стать настоящим отцом в качестве результата он мог предъявить лишь ненависть Зои. Он не мог признаться, что разбудил девочку среди ночи и принялся лепетать что-то жалкое. Он боялся. Если дойдет до развала семьи, Раисе придется решать, на чью сторону она встанет. И с кем она останется, с девочками или с ним? Все те годы, что он прослужил в МГБ, она ненавидела и презирала и его, и все, что он собой олицетворял. И напротив, она беззаветно полюбила Елену с Зоей. А вот он вызывал в ней сложные чувства. И, принимая решение, она может вспомнить, кем он был раньше. В глубине души он был уверен, что его будущие отношения с Раисой во многом зависят от того, докажет ли он свою состоятельность в роли отца. И поэтому впервые за три года он солгал ей.

— Ничего не случилось. Я испытал шок, увидев Николая вновь. Вот и все.

Раиса кивнула и выглянула в коридор.

— Девочки уже встали?

— Они проснулись, когда я вернулся. Мне очень жаль, что я разбудил их. Я уже извинился перед ними.

Раиса взяла в руки листок бумаги, отпечатанный на строкоотливной машине.

— Лучше спрячь его, пока девочки не сели за стол.

Лев отнес листок в их комнату. Он присел на краешек кровати, глядя, как Раиса выходит из кухни, чтобы позвать сестер к завтраку. Нервничая и с трудом подавляя тошноту, он ждал, что вот сейчас она узнает правду. Ложь дала ему лишь временную отсрочку, и не более того. Она выслушает Зою и поверит ей, когда та объяснит, что на самом деле произошло.

Он поднял голову и с удивлением увидел, как Раиса выходит из спальни и возвращается на кухню, не сказав ему ни слова. Еще через несколько секунд появилась Зоя и отнесла свое постельное белье в ванную комнату, где и замочила его в ванне, пустив туда горячую воду. Значит, она ничего не сказала Раисе. Значит, она не хочет, чтобы Раиса узнала обо всем. Значит, мысль о том, что он сумел смутить ее и поставить в неловкое положение, оказалась сильнее ненависти к нему.

Лев встал, прошел на кухню и поинтересовался:

— Зоя стирает простыни?

Раиса кивнула в ответ. Лев продолжал:

— Ей совсем необязательно заниматься этим самой. Я могу отнести их в прачечную.

Раиса понизила голос:

— Думаю, с нею случилась небольшая неприятность. Просто не обращай на нее внимания, ладно?

— Ладно.

Первой на кухню пришла Елена. Сорочка у нее была застегнута криво, и она молча села на свое место. Лев улыбнулся девочке. Она же отреагировала на его улыбку так, словно увидела в ней нечто совершенно незнакомое и угрожающее. И не улыбнулась в ответ. Он услышал шаги Зои, которые замерли в коридоре. Она чего-то ждала, не заходя на кухню.

Наконец Зоя перешагнула порог и сразу же взглянула Льву прямо в лицо. Потом перевела взгляд на Раису, которая помешивала овсянку, и остановила его на сестре, которая уже ела кашу. Она поняла, что он тоже никому ничего не сказал. Нож остался их тайной. И испачканные простыни тоже. Они стали соучастниками, вынужденными сосуществовать в этой фальшивой семье. Зоя была не готова разрушить ее. Елену она любила сильнее, чем ненавидела его.

Настороженно, словно бездомная бродячая кошка, она направилась к своему месту. К каше она не притронулась. Льву тоже кусок не лез в горло, и он лишь бездумно крутил ложкой в тарелке, боясь поднять голову. Раиса явно была не в восторге от их поведения.

— Что, никто не хочет есть?

Лев ждал, что ответит Зоя. Та промолчала. Тогда он принялся за еду. Едва он взялся за ложку, как Зоя встала из-за стола и отнесла нетронутую тарелку в раковину.

— Мне нездоровится.

Раиса подошла к ней и приложила ладонь ко лбу, пробуя температуру.

— А в школу пойдешь?

— Да.

Девочки вышли из-за стола. Раиса придвинулась ко Льву:

— Что с тобой сегодня такое?

Лев был уверен, что стоит ему открыть рот, и он расплачется. Поэтому он промолчал, стиснув под столом руки.

Покачав головой, Раиса вышла, чтобы помочь девочкам. У двери воцарилась прощальная суматоха, затем отворилась дверь. Раиса вернулась на кухню, держа в руках коричневый пакет, перевязанный бечевкой. Положив его на стол, она вышла. Входная дверь с грохотом захлопнулась.

Еще несколько минут Лев просидел не двигаясь. Потом медленно потянулся за толстым пакетом и придвинул его к себе. Они жили в ведомственном доме, и обычно жильцы забирали письма на входе — это же оставили прямо у дверей. Бандероль имела сантиметров тридцать в длину, двадцать в ширину и десять в высоту. На ней не было ни имени, ни адреса, лишь распятие, нарисованное от руки. Разорвав коричневую оберточную бумагу, он увидел коробку, на крышке которой красовалась надпись: «НЕ ДЛЯ ПЕЧАТИ».