
Онлайн книга «Лето пахнет солью»
Я попыталась, как и прежде, отойти в сторону, но так можно наблюдать разве что за собой. А увидеть того, кого не знаешь… Марк все говорил, а я кивала, а потом уложила голову на плечо, чтобы невзначай так повернуться… Мол, что за муха меня кусает за спину? Для достоверности я даже провела по плечу рукой. Правда, ничего я так и не увидела – боялась смотреть долго. А потом, чтобы мои махинации остались незамеченными, почесала соленый нос, глянула в другую сторону… В общем, я, видимо, прилично извертелась. Потому что Марк спросил: – Ты, Динка, слушаешь вообще? Я резко повернулась к Марку: – А?! Да, конечно, слушаю! Марк скис, поднялся, отряхнул с ног песок. – Я искупаюсь, – кисло сказал он и, не дожидаясь моего ответа, побежал к морю. Меня, взрослого в принципе человека, почему-то царапнула обида. Мог бы и позвать… И с одной стороны, была обида, а с другой, с другой… С другой стороны… В общем, я повернулась к той, другой стороне и стала смотреть ему в спину. Спина как спина. Но симпатичная. Я заметила, как он склонил голову на бок, незаметно так повернулся, как будто у него на спине муха… Смахнул невидимую муху рукой… Мне было бы смешно, если бы меня так не обжигало изнутри. Глупо до невозможности. Неконтролируемо до одурения. Влюбленность – штука такая: вот голова была, а теперь ее нету. Был человек умным и разносторонним, а теперь – единонаправленный дурак. Нечасто – самокритичный. А этот парень теперь сидел один – наверное, его родители (вроде бы он разговаривал с родителями) тоже ушли купаться. Но не успел убежать Марк, как вернулись мои папа с мамой. Теперь их я слушала спиной. И, не скрываясь, буравила взглядом спину незнакомца. Папа и мама, как всегда, спорили. – Никакая не холодная, – сказал, усаживаясь на коврик, папа. Стряхнул руки, и я поежилась от холодных капель. – Х-х-х-холоддд-ная, – спорила мама. – Ну какая там холодная? – возмущался папа. – У нас из-под крана и то холоднее. – Х-х-холод-д-дная, но мор-р-рская… – тряслась от холода мама. – М-мор-р-рская – это хор-р-рошо… – Кто ж спорит, – примирительно сказал папа. – Вот-вот… Ну все, спор закончен. Редкость, но бывает. Сейчас папе станет скучно и он переключится на меня. – А ты чего отвернулась? – спросил меня папа. – Море смотрю, – не отрываясь, сказала я. – Море немного не там, – протестовал папа. – Какая разница, – сказала я таким тоном, чтобы стало ясно: не мешайте, очень занята, решаются вопросы мировой важности. Мне даже некогда смотреть на себя со стороны. Я и так знаю, что глупо выгляжу. Иногда можно так выглядеть. Родные, любимые люди! Дайте посмотреть в спину незнакомому парню, больше ни о чем вас не прошу! Я досмотрю, он уйдет, несколько дней я промучаюсь и снова стану более-менее нормальным человеком… – А Марк где? – не унимался папа. – Купается, – ответила я. И тут в разговор вступила мама. – Понимаешь, что произошло, – сказала она папе. – Дина нашла себе объект для разглядывания под стать возрасту, и мы ей мешаем. Ей мешал и Марк, хоть она к нему очень хорошо относится. Марк тоже к ней хорошо относится, а потому обиделся и ушел в соленое море. Сейчас он прибежит, оденется и пойдет домой. А Динка будет терзаться, но продолжать наблюдать за своим объектом. Хотя сейчас она сидит и скрипит зубами на то, что у нее такая проницательная мама, которая в этом случае лучше бы помолчала. Я хотела злиться, но на последних словах улыбнулась. Папа возмутился: – Придумываешь все подряд. Какая тут проницательность? Никакой проницательностью тут и не пахнет. Тут к нам вернулся Марк, спешно напялил одежду поверх мокрых плавок и пробубнил: – Я домой, мне пора… Папа сказал вслед уходящему Марку, что это чистой воды совпадение. Недовольный Марк ничего не понял и убежал. А я чувствовала себя редкой гадиной и продолжала смотреть в спину. А потом наковыряла в песке камешек и в эту спину бросила. Он испуганно повернулся. А мне, когда я уже бросала, хотелось зарыться в песок. То ли от стыда, то ли от страха, но точно – от скачков давления. Так что теперь я вполне понимаю страусов. Им нелегко. Вот представьте, бросил страус камень в другого незнакомого страуса – уже само по себе страшно. А дальше… Вдруг тот, в кого бросили, и не страус, а страусоподобный зверь? Или просто на страуса не похож. Или страус, но ужасный на вид. Прятаться, только прятаться! Но то ли голова у меня не так устроена, то ли песок неподходящий… И я просто бросила камушек. А он повернулся. Это оказался вполне подходящий страус. То есть человек… Не хуже спины… Даже лучше… Я сказала ему: – Там… муха сидела, я сгоняла. Да, он был классный, но совершенный наивняк! Может, это только вид у него был такой… Но ведь ребенок ребенком! Как будто это я – Карлсон, а он – Малыш. Все из-за бровей. Они у него были жалостливо приподняты над переносицей. Такая особенность. Славная до невозможности. А потом он улыбнулся. Нельзя допускать, чтобы люди мне улыбались! Потому что от улыбок я совсем таю. И он улыбался добродушно и по-свойски. Как будто мы тысячу лет знакомы. – И как муха? – улыбнувшись, спросил он. – Улетела, улетела! – успокоил его папа, а я грозно посмотрела в папину сторону. – Уж если человек берется сгонять насекомых, то будь добр, терпи. – Да я ничего, я терпеливый, – сказал наш новый знакомый. И, раз мы все оказались такими терпеливыми, пришлось представляться. Его звали Максимом. Темноволосый, коротко постриженный, с жалостливыми бровями Максим. По-моему, хороший набор. Максим с моим папой пожали друг другу руки, и Максим кивнул мне – пойдем, мол, прогуляемся. И мы побрели вдоль берега. Я зашла по щиколотки в воду и разогнала резвящихся на своей глубине карапузов. Потом смотрела в воду и улыбалась. Искоса поглядывала на Максима, он тоже улыбался. Только как-то хитро. Посмотрит на меня, улыбнется и отвернется, чтобы куда-то в другую сторону улыбаться. Ну и я тоже так стала делать. Получалось глупо, но весело. Так, наверное, в нашем веселом молчании можно было бы море обойти вокруг по береговой линии. Если бы Максим не сказал, так же улыбаясь и качая головой: – Ну ты вообще… – Чего? – насторожилась я. – Да так, – смутился Максим. – Вообще уже, говорю. – Говори уже! – занервничала я. Максим весело сказал: – Чего-чего… Так смотрела, чуть спину всю не продырявила. До сих пор чешется… – и, сморщившись, почесал спину. |