Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
Побывавший в немецком плену солдат Федор Выгода, припав на корточки, курил перед пылающей пастью голландки и рваным, до дыр заношенным голосом расхваливал немецкое житье: – …знаменитые порядки. Дома один в один, как одного хозяина. Кругом шоссейки, молочные заводы, страхкассы и электричество. В Расеюшке нашей разнесчастной мужик на ногах ходить не умеет, а там, сделай милость, у каждого велосипед, а то и автомобиль. Ты тут целый месяц влачишься в поле на своей лошаденке, а там машина фрррр, в один час все сделает. Лошади у немцев как печки, моют лошадей с мылом два раза в неделю. Обедают, будь то в городе или в деревне, по часам, по звонку. Свинью зарежет – капля не пропадет. Землю разделает, не земля – мука, работать весело. В праздник оденется мужик немецкий чище русского буржуя. Кругом телефоны эти самые и машины, машины, машины, а машина – выгода. С машиной Америка до того дошла, что и работать никому не надо: лежит, слышь, американец на печке, ногу отваля, нажмет одну кнопку – машина ему спашет, нажмет другую – посеет, нажмет еще – машина хлеб уберет, смолотит и в мешки ссыпет, нажмет… – Да, – подсказал старик Колухан, – в Совете нажмут кнопку, сразу все отберут. Могучий хохот потряс избу изба закачалась на корню. Федор, схватившись за чахоточную грудь, корчился в хриплом кашле. Удары кашля выбивали из него сверкающие лоскутки крови, которые он сплевывал в огонь, а мужики ржали, будто сотни телег катились с высокой горы… – Прямая выгода… – Нам раз в день жрать нечего, а все будем лежать да обедать по часам, никакая машина не наработает. – Ну, кнопка… – Смехи, пра, ей-богу… – То-то ты, Федя, и разжирел на немецких хлебах… Гляди, какой стал сочень, зюзьга богатырь… Колухан: – Мы сыстари веков сохой землю ковыряли, а хлебом своим весь белый свет кормили. Будем работать машинами, кто нас кормить будет?.. Кобыла мне принесет жеребенка – хозяйству прибавление, навозом я землицу сдобряю, на лошадке своей и за дровишками съезжу, и на базар, и в степь. Она, лошадка, тварь божья, во всех делах мне помощница и из воли моей не выходит… А машина, она и есть машина: гарь, да вонь от нее, да увечье. – Машина нам ни к чему, – подхватил кудрявый Тихоня, – разбогатеем на машинах, куда станем деньги девать? И еще спрошу, как нам тогда достигнуть царства социализма, ежели Христос заповедовал: при социализме все должны быть бедными? – А по-моему, – сверкая в полутьме бельмом, как двугривенным, сказал Алеша Сысоев, – жить бы ровненько, не зарываться больно глубоко-то. Ну его, и социализм-то ваш, к монаху в штаны. В избе сидело много и чужих мужиков: то были ходоки из волостей Юрматовской, Белозерской, Санчелеевской, Абдрахманской и еще откуда-то издалека. Держались они сторожко, слова укладывали скупо и бережно, одно к одному. – Что у вас слыхать? – Одинаково… Щупают почем зря. – Под метелку гребут? – До зерна, до мышиного хвостика. – Дела мокрее воды… Он, хлеб-то, раз в год родится. – Куда пойдешь, кому скажешь? – Народ ходит молчаливый, мученый, ровно с креста снятой… Скоро пахота, сев – ничего и на ум не идет… Руки есть, а ровно оборваны. – Щель, куда иголку не подобьешь, они бревном распирают… На своем дворе мужик стал не хозяин, все сделались бесовыми работниками… – Дело какое делают молча, ходят молча, все будто бы потеряли чего. – Весна придет, с чем взяться? – Не закон, мужики… – До Ленина бы еще дойти, потолковать бы… – Где там, и близко не подпустят. – Возьми другие губернии, в других губерниях такого грабежа нет… По декрету, слышь, на каждый двор по три коровы выходит. А где у нас они? – У нас по три кошки нет, не то что коровы. – Скажи на милость… – Опять и обмолот был неправильный. – Жмуриться тут нечего, надо всем миром рявкнуть… Всем-то плюнуть по разу – озеро будет. – Д-да, плюнуть не хитро. – Что и говорить… – Так и так, пока сидит над нами эта власть постылая, не видать нам красных дней. Пришли Семен Кольцов, Онуфрий Добросовестный, церковный староста Агафон Сухинин, Борис Павлович. – Давай начинай, вся правленья в сборе. – Жевать тут нечего. – Верна, Акулина Пелагеевна… Мартьяна разбудите. Борис Павлович Казанцев облазил за зиму весь уезд, выявил на местах своих единомысленников и сочувствующих, наладил связь между волостями. Почва для работы была благодарная: революция ударила по брюху собственника, проживало по селам немало и толстосумов – горожан, выкуренных из своих нор Советской властью, там и сям отсиживались по углам колчаковцы, не успевшие почему-либо отступить с армией. Безобразия, творимые на местах липовыми коммунистами и органами власти, засоренными чуждым элементом, еще более облегчали деятельность Бориса Павловича. Проговорили всю ночь. Было решено хлеб попридерживать и начать подготовку восстания. Под утро, еще затемно, ходоки уехали. Семен Кольцов заложил жеребца – на хутора погнал, сына Митьку разыскивать.Сгибли все сроки, отмеренные Ванякиным, доброго не виделось. В хлебе отказывать не отказывали и давать не торопились. Села оглядывались одно на другое и с надеждой посматривали на февральское солнце, которое день ото дня наливалось жаром, грозило вот-вот размыть снега и распустить дороги. Правда, кое-откуда и подвозили хлебишко, то затхлый, то в ямах сгноенный, то с песком подмешанный, да и подвозили-то десятками пудов, когда большие тысячи спрашивались. Не выколотив разверстки с Хомутова, нечего было и думать насшибать ее с окружающих сел. До распутицы времени оставалось мало, это понимали и мужики, поглядывающие на солнышко, понимал и город, истекающий призывами. По волости был пущен слух о новом декрете, которым каждый крестьянский двор обязывался поймать и доставить в райпродком по живому волку. Мужики взвыли: – Кум, слыхал? – Знаю. – По-живому, слышь? – Шутки-баламутки… Блоху, скажем, поймать и то не вдруг, а это, эка маханули. Не унывали одни охотники. Танёк-Пронёк сказал набившимся в комбед мужикам: – Провокация… Спрашивал я и Ванякина, то же самое, никаких, говорит, волков не надо… А за распространение позорящих Советскую власть сплетен с нынешнего дня в пользу культпросвета будем взимать по двадцать пять рублей с каждого сучьего языка. Из гнезд разоренных монастырей, как черные тараканы, на все стороны расползались монахи и монашки, сея в темных умах пророчество о царстве антихриста и чудовищные россказни о новоявленных иконах, видениях схимников, о втором пришествии сына божия. |