Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Восстало сто тысяч кулаков! Город окружен! – крикнул, врываясь в кабинет и сверкая налитыми кровью глазами, Пеньтюшкин. Он бросил на стол пучагу свежих депеш. – Товарищи, печальные новости!.. Глубоковский у заставы встречает мятежников с музыкой!.. Мы в западне!.. Восстало сто тысяч… Капустин – дикий и растрепанный – хлестнул его в ухо и зашипел: – Не вопи, сукин сын, не поднимай паники… В задохнувшейся тишине где-то захлопали двери, в открытую форточку, как далекое рыданье, ветер донес всхлипы оркестра. – Товарищи, спокойствие, – сказал Капустин, откашливая волнение и оправляя оттянутый маузером пояс. – Объявляю заседание закрытым… По городу стучали выстрелы, и на далеких окраинах крики нарастали, как о бва а-ал… Павел летел через площадь, полы его шинели бились, словно крылья. С разбегу легкими прыжками взял лестницу и в дверях комнаты столкнулся с Лидочкой. – Милый! – Прощай, – задохнувшись от бега, сказал Павел. В последнем поцелуе губы прикипели к губам, еще и еще он перецеловал ее золотые глаза и легонько оттолкнул. – Беги к теткам. – Зачем? – Беги. – Как?.. Разве? – Да, мы отступаем. – Подумав, досказал: – На несколько дней. – А я? Павел промолчал и прошел в комнату. Она прислушалась: – Чу, стреляют… Кто стреляет?.. – Глаза ее были круглы, рот перекошен такой гримасой, какую никогда не заучить даже самому искусному актеру. – Павлик, мне страшно… Это… Это банда? – Вроде этого, – отозвался он, стоя на коленях перед корзинкой и рассовывая по карманам бумаги. – Беги отсюда, плохо будет. – А ты? – Мне надо на вокзал. – Но тебя поймать могут? Растерзать? Он свистнул, выдвинул ящик стола и полными горстями стал пересыпать в карман похожие на желуди кольтовские патроны. – Михеич где? – Ах, не знаю. – Беги, Лида, поздно будет. – Не хочу одна! – Ну, прощай, – шагнул он, – некогда. – Подожди… – Сильными руками она обняла его за шею, крепким подбородком терлась о его небритую щеку. – Не ходи, никуда не ходи, Павлушенька… – Прощай. – Милый, убьют… Хочешь, я спасу тебя?.. Убежим к теткам… На вот, надевай, после брата осталась… – Она выхватила из чемодана офицерскую тужурку, перетряхнула ее, блеснул погон. – Никто не узнает. Павлик, я умоляю… Господи… – Пусти, – глухо сказал он. – Не пущу! – Уйди! – Не пущу! – Она стояла в дверях с тужуркой в вытянутых руках. – Я люблю тебя, убежим вместе, – опустившимся голосом, как издалека, сказала она, и из блестящих глаз ее брызнули слезы. Павел решительно отсунул ее в сторону и выбежал за дверь. В конце коридора перед пылающей пастью голландки, присев на корточки, покуривал Михеич: он, видимо, только проснулся и ничего еще не знал. – Бежим! – крикнул ему Павел. – Куда? – Отступаем. Город сдан. – Да ну? – вскочил старик. – Я живой ногой… Только обуюсь. – Он был бос. – Живо! – Сыпь, Павлушка, я догоню. По двору ветер гонял стружки. На карнизах, на солнечном угреве сизари ворковали про свою голубиную любовь: ба-ба-уу… ба-ба-уу… Город, словно тончайшим облаком, был перекрыт свистом пуль. По двору бродила сама жизнь в обнимку с солнцем… Мысль на миг завертелась вокруг еще в детстве слышанного рассказа про храброго волка, который перегрыз свою схваченную капканом лапу и ушел на волю… Павел утишил бег сердца и, провернув в нагане барабан, вышел за ворота. На площади густо, как лес в бурю, орала толпа. Уже неслись чьи-то вопли, кого-то избивали. Горел исполком, со звоном осыпались стекла, и из верхних выхлестнутых окон, ровно из ноздрей, валил дым. Из-за угла с гиком вылетела конная ватага человек в полсотню – ружья, багры, веревочные стремена, у многих вместо седел были приспособлены подушки. В облаке пуха и перьев ватага промчалась мимо, но один, рыжебородый, держа вилы наперевес, как пику, повернул к Павлу: – Ты чей?.. Ты чего тута?.. Кажи документы!.. Скидавай сапоги! Павел ударил его из нагана в рыжую бороду. Мужик свалился и захрипел. Павел вскочил на лошадь и, минуя большую улицу, проулками погнал к вокзалу. Дезертиры громили военный комиссариат. Из окон летели стулья, тяжелые связки дел и, россыпью, учетные карточки… – Смелее, ребята! – Рви до клока, раздергивай до останной нитки… Не власть – наказанье! У подъезда, в тесном кольце зрителей, здоровый косоротый мужик ломом ковырял несгораемую кассу. Бумагами, как снегом, была устлана занавоженная улица. Конопатый парнишка высоко метнул пачку ордеров и взвизгнул от восторга: – Эх, чивали-вали! Павел, не обратив на себя ничьего внимания, шагом проехал через толпу и опять погнал вскачь. По дороге из тюрьмы через сенной базар валила шумная ватажка арестантов в брезентовых клейменых бушлатах, шапочках-бескозырках и казенных бахилах на босу ногу. Вел их за собой прославленный по всему уезду бандит Сашка Хомяк. Выехав за город, Павел, заглотнув полную грудь морозного ветра, тряхнул поводьями и забарабанил пятками в ребра лошадёхи. Вдали, на стеклянной крыше депо, горячими искрами вспыхивало солнце. По излучинам дороги полз, похожий на коленчатого удава, длиннейший обоз, груженный шкафами, диванами и разным хламом; брели кучки дезертиров караульного батальона; шел и останавливался и снова шел слесарь с паровой мельницы Сафронов. Жена обрывала с него патронташи, ремни и за рукав тянула назад: – Вояка тоже нашелся… Черт их тут разберет… Пискунов-то полна изба… Айда-ка, айда домой. – Люди… – Люди топиться пойдут, и ты за ними? – Отвяжись, дура, а то вот шарарахну наотмашь, и покатишься… – Увидав председателя укома, Сафронов подтянулся и зашагал бодрее. – Здорово, товарищ Гребенщиков. – Здравствуй. – Дралала? – Похоже на это… – Я вот, значит, тоже… А Дунька наседает, возьми ты ее за рупь за двадцать. – Затвор из винтовки Сафронов уже потерял. Павел обогнал обоз. На вокзальном дворе его встретил Климов. – Что в городе? – Город сдан. Шуруешь? – Шуруем помаленьку. – Климов рукавом отер вспотевшее лицо. – С утра отправил четыре маршрута. Восемь тысяч мешков еще на колесах стоят и остаток грузим, да побаиваюсь, время хватило бы – народу у меня мало, паровозов нет… Город-то?.. Вот так штука! Ведь я тут со вчерашнего вечера канителюсь и ничего не знаю… Где Капустин с отрядом? Где наша хваленая дружина? |