Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Не горячитесь, земляки. Я вам сейчас все это объясню… Оружие мы раздаем дорогим нашим революционным войскам и с приветом отправляем их на Ростовский фронт. На Дону против революции восстали генералы, офицеры, юнкаря. На Дону война идет на полный ход. Нам не сдадите оружие, поедете дальше в Кубанскую область, там вас все равно полковник Филимонов разоружит. – Какой такой полковник? Душа из него вон. Мало мы их покувыркали?.. – Тут дело простое – у нас власть советская, а у казаков власть кадетская… Дон, Кубань и Терек большевиков не признают… У нас – совдепы, у них – казачий круг и самостийная рада. Они дрожат над кучкой своего дерьма, а мы кричим: «Вся Россия наша…» Филимонов есть войсковой атаман кубанского казачества. Он спаривает войсковой круг с радой, рада Кубанская сговаривается о чем-то таком с Украинской радой, но мы раз и навсегда против всей этой лавочки… Нам с ними так и так царапаться придется. Сейчас, ничего не́ видя, и то бои кругом идут: на Тамани бои, на Кубани бои, на Дону бои… Как у вас титулованье? – спросил красногвардеец. – «Господа», – ответили солдаты хором. – Долой господ… По декрету полагается называть друг друга товарищем. – Нам все равно, товарищ так товарищ, только бы вот недочеты полкового жалованья выдали да хлеба на дорогу… Максим побарабанил согнутым пальцем по ящику с голосами и спросил красногвардейца: – Выходит, зря голосовали мы? – Зря, землячок. – Как так?.. Не мог же целый полк маху дать? – Вся Россия, брат, маху дала… Давно бы нам… Паровоз заржал, разговор оборвался, и двери теплушек распахнулись навстречу городу. Над крышами домов рвалась шрапнель, где-то совсем близко застучали пулеметы: с высокого закубанского берега восставшие казаки станицы Прочноокопской обстреливали город. На перроне толкались красногвардейцы, одетые в вольную одежду и обвешанные оружием. Эшелон медленно подходил к вокзалу. Забитые пылью, задымленные теплушки – в скрипе рассохшихся ребер, в кляцанье цепей, в железном стоне своем – напоминали смертельно уставшую от большого перехода партию каторжников. Из теплушек на ходу выпрыгнули несколько солдат и, размахивая котелками, кинулись за кипятком. – Бомбы! Бомбы! – завопил один из красногвардейцев, приняв котелки за бомбы, и – бежать… За ним, срывая с себя ремни и оружие, последовали и товарищи. Вослед им, подобен каменному обвалу, грянул хохот… Смущенные гвардейцы возвращались, разбирали и опять навешивали на себя брошенное оружие, подсумки с патронами, разыскивали потерянные калоши. Встречать прибывший эшелон вылетел комендант станции в шинели нараспашку, с наганом в руке. – Приветствую вас! – багровея от натуги, заорал он. – Приветствую от имени… от имени Армавирского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов… Герои эрзерумских высот… Защитники дорогого отечества… Долой погоны! Сдавай оружие! Кругом серым-серо́. Ходи, Расея! заорали, засвистали: – Рви погоны! – Ложи оружье! – Галуны и погоны до-ло-о-ой под вагоны! Столбы, заборы, стены были сплошь уклеены плакатами, декретами и воззваниями к трудящимся народам всего мира.Всем , всем , всем ! Читай и слушай . Все наружные отличия отменяются. Чины и звания упраздняются. Ордена отменяются. Офицерские организации уничтожаются. Вестовые и денщики отменяются. В Красной гвардии вводится выборное начало. Мир хижинам! Война дворцам! Товарищи ! — через горы братских трупов, через реки крови и слез, через развалины городов и деревень, — руку, товарищи! Штыки в землю! Под удар – царей! Под удар – королей! Срывай с них короны и головы! Пролетарии всех стран, соединяйся! Фронтовики принялись срезать у себя погоны и нашивки, хотя многим и жалко было: тот младший унтер-офицер, тот фельдфебель, у кого кресты и медали – домой всякому хотелось показаться в полной форме. На путях по вагонам сидели казаки и не хотели сдавать оружие. Красногвардейцы, в среде которых были и солдаты из понимающих, выкатили на мост пулеметы и поставили казакам ультиматум: «Сдавай оружие». Гудки дают тревогу народ бежит казаки дрогнули и сдались. Со стороны города слышалось: «Ура! Ур-ра!» Откуда-то на шинелях несли раненых. – Ну, что? Как там? – Отбили. – Велик ли урон? – Бой был боем Турецкого фронта с пулеметным и орудийным огнем, трое суток без передышки. Будь они прокляты!Максим отправился на поиски хлеба. Воинские продовольственные лавки были разгромлены. Около заколоченного досками питательного пункта с аттестатами в руках бродили фронтовики. Горестно ругаясь, понося новые порядки и размахивая принесенными на менку рубахами и подштанниками, солдаты табунами шли на базар. Хлеба не было ни на базаре, ни в городе. Обкрадываемые торговки на базар глаз не казали, а городские лавочники отсиживались за дубовыми дверями и, гоняя чаи, выискивали в священных книгах роковые сроки и числа. На базаре было весело, как в балагане. Спозаранок на пустых хлебных ларях, на солнечном угреве сидели солдаты, вшей били и, давясь слюной, про водку разговаривали: все уже знали, что на станции Кавказской счастливцы громят винные склады. Через толпу пробирался бородатый красногвардеец – винтовка принята на ремень, на штык насажен кусок сала и связка кренделей. Молодые казаки остановили и окружили бородача.– Купи, дядя, офицера? – Какого офицера? – Хороший офицер, нашей второй сотни офицер, но для беднейшего сословия вредный. Мы его пока заарестовали и содержим в своем эшелоне, под охраной. – Зачем он мне? – Расстреляешь. – А вы – сами? – Он перед нами ни в чем не виноват. Пока разговаривали, один из казаков срезал у бородача со штыка и крендели, и сало, другой – вынул затвор из винтовки. – Так не купишь офицера? – Нет… Мы их и некупленных подушим, наших рук не минуют. – Ну, прощай… А затвор-то у тебя где? Пропил? Тот схватился – нету затвора. – Отдайте, ребята… |