Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
За всадниками шли, хватаясь за стремена, мирные жители: – Господа товарищи… Тридцать бочек… – Мало взяли. Тебя и самого давно бы собакам скормить надо было… Я видел, как искалеченный боец выпрашивал милостыню, вы жалели кусок хлеба и гнали его от своих домов. – Одежонку позабирали… – Брысь! – Меня твой казак ударил. – Казак? Ну, так получай еще от сотника! – И плетью через лоб. – Бочонок меду… Эскадронный Юхим Закора придержал коня и залился злобным хохотом: – Хлопцы, а ну! Всадники гикнули и напустились на жителей – гнали их по тротуарам, топтали конями, секли по глазам нагайками, лупцевали тупиями шашек. А в затылок, запрудив узкую улочку, валом валила – напирала лавина пехоты, кавалерии, обозов. – Давай ходи, не задерживай! – Лабинцы, подтянись! – Вира! Полный ход! Пьяно, вразнобой гремели оркестры. По грязи, высоко задирая юбки, плясала сошедшая с ума сестра. Волосы ее были растрепаны, зубы оскалены, сбоку болталась походная сумка. С возу – из-под брезента – выглядывали раненые моряки и потешались: – Гоп, кума, не журися… Гоп, гоп, гоп! – Садись, прокатим! – Как я сестру прижму к кресту и скажу: «Сестра, приголубь ради Христа». – Ого-го-го-го… Черти непромокаемые! И долго еще оглядывались на горящий город, махали шапками, стреляли вверх: – Прощай, Кавказ! – Прощайте, горы и леса! – Вся Расея наша, ха-ха-ха!.. – Могила, гроб смоленый! – Эх, расставайся душа с телом! Прощай, белый свет и писаны лапти! В суровые просторы зимней степи уходили – партия за партией, отряд за отрядом, полк за полком…Бригада Черноярова спешилась на базарной площади. Бойцы сдали коноводам коней и замитинговали. – Нас продали! – орал уже успевший хлебнуть косоплечий пулеметчик Чаганов. – Куда идем? На живодерню? Нас продали и пропили… – Брось, Чаган, – унимал его дружок Буцой. – Кто нас с тобой продал и кому? За нас с тобой пятака никто не даст. – Измена! – кричал кто-то в другой кучке. – На фронте дрались наги и босы, а тут погорают целые вагоны с обмундировкой… На фронте не хватало снарядов и патронов, а тут их горы. Голоса ропота: – Амба. – Все наши комиссары и командиры с чемоданами бегут и покидают нас. – Один лозунг – спасай шкуру! Чернояров протискался в самую гущу толпы и вспрыгнул на воз. – Братва… Голоса понемногу стихали, но еще долго там и сям недовольные урчали и, как поленьями, кидали матюками. Говорил Чернояров: – Братва, кругом измена! В нашем распоряжении только мы и дух наш! Но настанет час расплаты, и моя железная рука жестоко покарает всех трусов и предателей! Долой панику! Долой уныние! Будем биться до конца! А кто не хочет оставаться в бригаде – сдавай в обоз свою партизанскую совесть, коня, винтовку и уходи с глаз моих долой!.. Братва, отступаем на Астрахань. Путь наш будет тяжел. Четыреста верст дикой калмыцкой степи. Ни воды, ни фуража. Здесь устраиваем дневку. Запасайся, кто чем сумеет. Выбрасывай все барахло. В походе будет дорог каждый лишний клок сена и каждая горсть овса. Сам буду осматривать кобуры и сумы. У кого найду хоть одну лишнюю тряпку – пощады не проси. Приказываю перековать коней на шипы. Приказываю проверить седловку, дышла, упряжь, сварку шин и клепку на повозках, чтобы ни один гвоздь не болтался. Обозу поднять пятьсот ведер вина. Здоровый будет получать по чарке вина на сутки, больной – по три. Береги коня. Завтра на рассвете выступаем. Митинг окончен. Без шуму расходись по квартирам. Всю ночь на полный ход работали кузницы. На заре бригада снялась и, пропустив вперед обоз, двинулась в свой последний поход. Все три полка отступали в относительном порядке. Эскадроны шли, как того требует полевой устав, переменным аллюром. Самые бывалые время от времени спрыгивали с седла и шагали рядом с конем, держась за луку. Иные ехали на запряженных парами и тройками тачанках. За тачанками на привязи бежали подседланные кони. Фуражиры и разведчики в поисках сена отрыскивали в стороны от дороги и часто вместо сена привозили на крупе коня подобранного в степи больного партизана. На рубеже калмыцких земель, на одном из последних хуторов, бригада остановилась на привал. Чернояров сидел в хате перед открытым окном и посасывал трубку. Бойцы – кто спал, кто резался в карты: на кону вороха керенок, патроны, золото и серебро. В стороне от хутора нижней дорогой проходила какая-то смешанная часть. На привязи за фаэтоном шла, танцуя, гнедая да статная, как с картинки, лошадь. Чернояров поднес к глазам бинокль и подозвал Шалима, что сидел невдалеке на разостланной шинели и подпилком зачищал на клинке зазубрины. – Смотри, кунак… Вон, во-он играет гнедая! – Подмигнул. – Сыпь. Привыкший к необузданному нраву своего друга и повелителя, адъютант молча отвязал от воротнего столба кабардинца, вскочил в седло и собачьим наметом поскакал на нижнюю дорогу. Однако он скоро вернулся и доложил: – Дербентский полк… Гнедая кобыла ходыт под командыром полка Белецким. Разбалованный войною и уже не имеющий силы сдерживать свой лютый нрав, партизанский вождь выдернул из коробки и положил перед собой на подоконник маузер: – Сыпь, ахирят, и без кобылы не возвращайся… Застрелю. Ты знаешь, я в своем слове тверд. Бойцы прекратили игру в карты и, пересмеиваясь, гадали, чем кончится командирская причуда. Шалим крутнул головой, крякнул и, урезав плетью кабардинца, припустился догонять Дербентский полк, который уже миновал хутор и спускался в лощину. Все смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Не успел Чернояров докурить трубку, как по дороге заклубилась пыль… Шалим мчался во весь опор, держа в поводу вторую лошадь. За ним, крутя шашками и гикая, гнались конные. – В ружье! – подал бригадный команду. Бойцы похватали с воза карабины. – По шапкам… залпом… пли! Шалим влетел в хутор. Те, что гнались за ним, остановились на пригорке, послушали свист низко летящих над головами пуль и, погрозив шашками, повернули обратно. Чернояров выпрыгнул из окна. – Люблю, кунак, за ухватку, – засмеялся он, перехватывая повод золотисто-гнедой, с темными подпалинами в пахах, кобылы. – Так и надо: коли силой не силен, будь напуском смел… А покупка, видать, добрая, – оглаживал он испуганную храпящую лошадь. |