Онлайн книга «Римские каникулы»
|
Он потребовал немедленно остановить машину, выскочил, как ошпаренный, и с криком «Федерико!» устремился к предмету своего обожествления. Федерико обернулся, увидел несущегося на него маленького усатого человека и кинулся бежать прочь. Режиссер наддал. Федерико тоже прибавил скорость. Кросс окончился в пользу Феллини. Он далеко оторвался вперед и растворился в толпе. Федерико боится маньяков. Маньяк убил Леннона. Маньяки – неприятное сопровождение большой известности. Мы сидим в ресторане типа нашего «Седьмого неба». Зал круглый. Из окна открывается панорама Рима. Это второй Рим в моей жизни. Первый – десять лет назад. Тогда шел дождь, и у меня все время завивались волосы от дождя. А сейчас город раскален, носа не высунешь. И какие музеи, когда рядом живой Феллини, с его глазами и голосом. – Ты хотела бы жить в Европе? – спросил Федерико. – Ты могла бы здесь остаться? – Не могла бы. – Почему? – Я не могу жить без языка и без друзей. – А как ты думаешь, Россия вывернется? – Вывернется. – Почему ты так думаешь? – Всегда побеждает здравый смысл. – Всегда? – Бывает с опозданием, но всегда. «С опозданием на жизнь», – подумала я. – У Италии очень большой национальный долг, – с огорчением сообщил Феллини, будто долг Италии касался его лично. – Огромный долг, но итальянцы беспечны. И в своей беспечности восходят до мудрости. «Как дети», – подумала я. Беспечность – это высшая мудрость. – Для итальянца самое главное – обеспечить свою семью, – продолжал Федерико. – Идея семьи выше идеи государства. «Логично, – подумала я. – Семья – это и есть государство. Сильное государство – это большое количество обеспеченных семей». Подошел официант. – Что вы можете нам предложить? – спросил Федерико. – Сырное мороженое и осьминог в собственных чернилах. – Сырное мороженое? – подивился Федерико. – А как это возможно? – Вы художник в своем деле, а мы в своем. Официант был сухой, респектабельный, в бабочке. Как конферансье. – Браво, – отметила я. Официант приосанился. – Ты знаешь такого человека: Герасимофф? – Да. Он умер. – В шестидесятых годах я с ним встречался. На кинофестивале. Он повез меня в машине по Москве, с каким-то человеком. «С кагэбэшником», – подумала я. – Подъехали к большому зданию. Университет, кажется. – Да. Университет, высотное здание, – подтвердила я. – Он говорит: смотрите, какой большой дом построили наши люди, освобожденные от капитализма. Мы вылезли из машины, чтобы видеть лучше. Шел снег. Он медленно падал на его лысину. «Какой снег в июне месяце? – удивилась я. – Фестиваль был летом. Маэстро что-то перепутал. Или домыслил». – Снег все шел. Он все говорил, и я в конце концов почувствовал, что делаю что-то плохое против народа, который освободился от капитализма и выстроил такой большой дом. Я спросил: «Что я должен сделать?» «Заберите ваш фильм из конкурса», – сказал Герасимов. «Пожалуйста». – Я обрадовался, что такая маленькая просьба. Потом мы поехали к нему ужинать. Он сам сделал русскую еду… – Пельмени, – подсказала я: Герасимов прекрасно лепил сибирские пельмени. – Да, да… – подтвердил Федерико. – Но первый приз вам все-таки дали, – напомнила я. Это известная история о том, как наши не хотели давать премию фильму «Восемь с половиной». Но жюри отстояло. – Да, да… первый приз. И меня несли на руках ваши режиссеры: Кусиев (Хуциев), Наумофф… и кто-то еще. Я испытывал определенные неудобства, потому что они все были разного роста. Феллини не мог закончить воспоминания патетически (несли на руках). Он включил самоиронию: неудобно было существовать на весу. Какие-то части тела заваливались и провисали. – Вот вам и кино, – сказала я. – Напишите об этом. – Думаешь? – Уверена. – Я напишу три страницы. Передам тебе через Клаудию. Ты дополнишь и пришлешь мне обратно. Федерико хочет как-то подключить меня к работе. Вернее, он думает, что я этого хочу. Правильно думает. Свой первый фильм двадцать лет назад я делала с режиссером К. В режиссерском ряду он был на первом месте от конца, то есть хуже всех. Второй фильм я делала с режиссером С. – этот занимал второе место от конца. Хуже него был только К. После работы по моим сценариям эти режиссеры «пошли в производство», перебрались в середину ряда. Середняки. Впереди них много народу. Позади тоже. Моя мечта поработать с мастером, который был бы на первом месте от начала. Впереди никого. Только Господь Бог. А если не суждено по тем или иным причинам – я напишу этот рассказ. Зачем? А ни за чем. Просто так. Принесли сырное мороженое. – Я должен позвонить. – Федерико посмотрел на часы. – Куда? – ревниво спросила я. – Кариссима! Бамбинона! Я забыл тебе сказать – у меня, помимо основной семьи, есть еще четыре: в Праге, в Женеве, в Лондоне и в Риме. – Дорогой! Учитывая твое давление, я остановилась бы на трех семьях. Та, что в Праге, – не надо. Федерико ушел. Я спросила: – Что такое кариссима? – Кара – дорогая, – объяснила Клаудия. – А кариссима – очень дорогая, дорогушечка. – А бамбинона что такое? – Бамбино – ребенок. Бамбинона – большая девочка. – В смысле толстушечка? – Нет. В смысле выросший человек с детской начинкой. Можно так сказать? – уточнила Клаудия. Так можно сказать обо всех нас, шестидесятниках. Седеющие мальчики и девочки. Бамбиноны. После сталинских морозов обрадовались, обалдели от хрущевской оттепели и так и замерли на двадцать лет. А наши дети, те, кто следом, – они старше нас и практичнее. Им дано серьезное Поручение: весь мир насилья разрушить до основанья. А затем… Рим оплывает, как сырное мороженое. Купола дрожат в знойном воздухе. Как мираж. Кажется, что, если хорошенько сморгнуть, все исчезнет. В Москве было ветрено. Как там у Чехова: «А климат такой, что того и гляди снег пойдет». Я беру сумку на колесах и иду в магазин. В магазине никого нет, потому что нет продуктов. Единственное, что продается: масло в пачках, хлеб и минеральная вода. Все нужные вещи: можно намазать хлеб маслом и запить минеральной водой. Вот тебе и обед без затей. Необязательно есть осьминогов в собственных чернилах. |