Онлайн книга «Любовь в эпоху перемен»
|
— Как это выгнала? За что? — Зоя какую-то редкую книжку из КОДа домой взяла… почитать. — Но это же полная ерунда! А куда смотрит райком? — Райком смотрит на обком. Из-за тебя ее выгнали, сукофрукт! Понял? — Не понял… — Она видела, как ты Зою ночью на руках нес. Мимо проезжала. — Действительно, маленький у вас город. «Не сойтись-разойтись, не сосвататься…» — «…вдалеке от придирчивых глаз…» — закончил Колобков куплет из фильма «Дело было в Пенькове». — «…в стороне от придирчивых глаз…» — поправил Скорятин. — Ну, стреляемся или женишься? — Сначала стреляемся, а потом тот, кто выживет, женится. Идет? — Идет. Жутко хочется выпить! — вздохнул Илья. — Перестройку погубит сухой закон. …У Зелепухина, встретившего гостей старорежимными поклонами, они пили морс графинами, закусывая холодцом с хреном, и нарезались до плаксивой приязни, до сопливых мужских откровенностей, о которых утром вспоминаешь со стыдом и отвращением. Колобков рассказал, как три года носил портфель за одноклассницей, а она спуталась с второгодником. У того на плече была пороховая наколка «Нет в жизни счастья!», Илья сделал себе такую же, занес инфекцию, чуть руку не отняли, в последний момент достали импортный антибиотик и спасли. Гена поведал о недождавшейся однокласснице, описав в унизительных подробностях свою первую мужскую оплошность, хотел, видно, утешить, мол, не только у тебя, друг, случаются обломы в личной жизни. Колобков даже всплакнул, потом снова озлобился, хотел вернуться в райком за пистолетами и все же стреляться. Через платок! — Это как? С завязанными глазами? — О невежда! И что она в тебе нашла? Через платок — значит дуэль с одним заряженным пистолетом и только гладкоствольным! — Почему? — Положено! — А платок-то зачем? — Идиот! Смотри! Бывший музейщик вскочил, с грохотом опрокинув стул. На шум явился Зелепухин, Илья его успокоил, услал, потом вынул из кармана несвежий носовой платок, взялся за один угол, а за другой велел держаться сопернику. Растянув клетчатую материю по диагонали, они оказались друг от друга на расстоянии почти двух метров. Илья, кровожадно глядя на москвича, изобразил с помощью большого и указательного пальцев пистолет: — Пиф-паф! Понял? — Нет. — И чего ты теперь не понял, тормоз? — Зачем нужен платок, если один пистолет не заряжен? — В самом деле… Глупость какая-то! — расстроился Колобков и предложил еще выпить. …Проснулся Гена от скрежещущей сухости во рту. Ему снилось, что он наелся стальных опилок, а запить нечем. Оглядевшись, спецкор осознал, что распростерт на тахте в незнакомой квартире, уставленной с пола до потолка книгами. Колобков лежал напротив, на раскладушке, поверх одеяла, он был в трусах, майке и одном носке с дыркой на пятке. Глаза его страдали. — Давно проснулся? — спросил Скорятин, с трудом приподнимаясь. — Давно… Водички принеси! — Попробую… Он, шатаясь, добрел до ванной, ужаснулся своему измученному потустороннему лицу, возникшему в провале зеркала, и долго пил из-под крана железную воду. Потом вытряхнул из граненого стакана зубные щетки: большую — синюю, и красную — поменьше, налил воды и побрел в комнату. — Надо было воду спустить… — Да? Жидкость в стакане напоминала яблочный сок с мякотью. — Ладно, давай… — Может, лучше пива? — Мне сегодня на аппарате докладывать. — Тогда возьми бюллетень. — Коммунисты не болеют. Собирайся! — За пивом? — К Зое. — Пешком? — Слабо к любимой женщине по бережку тридцать верст, а? — Не слабо! — Ладно, не бойся! Я машину заказал. Вроде как в район поеду. — Ты же докладываешь… — А вот я и не поеду. Поедешь ты! Николай Иванович отвезет. Купи что-нибудь пожрать. Там в сельпо ничего нет, кроме частика в томате. И выпить тоже возьми. Подожди, у меня, кажется, остался талон на водку… …Снова зашуршал селектор. — О величайший! — послышался сладкий, как рахат-лукум, голос Жоры Дочкина. — У меня все готово. Ты идешь? — Иду! — Он вынул из пакета бутылку «Абрау-Дюрсо», обернул газетой и тяжело поднялся из кресла. В приемной пахло валерьянкой. Ольга успокаивала Телицыну, которая рыдала, придерживая живот. — Вот! — укорила секретарша и показала на заявление «по собственному желанию», придавленное надкушенным яблоком. — Не нашли? — спросил главный редактор, пряча за спиной бутылку. — Н-е-е-т! — раззявилась беременная. — А вы скажите: «Черт, черт, поиграй да и отдай!» — Как?! — от удивления растеряха перестала плакать. — Почему? — Так бабушка Марфуша говорила. Увидав на пороге шефа, Жора склонился в восточном поклоне: — О долгожданнейший! — и сдернул, как фокусник, газету с журнального столика. На блюде лежали любимые бутерброды босса: ломтики бородинского хлеба, а сверху жирная балтийская килька с зеленым лучком. На отдельной тарелке сгрудились белые с прожелтью слизистые грузди. «Серебряная казенка», вынутая из морозилки, искрилась изморозью. — Это тебе, — Гена протянул шампанское. — Я же не пью шипучку. — Жену побалуешь. — Спасибо, о щедрейший! — Жора разлил тягучую водку по рюмкам. На стекле остались оплывшие следы от пятерни. — Ну, как говорил Шарончик, кто не пьет — тот идиёт! — Мы же Танкиста помянуть хотели! — напомнил Скорятин. — Ах да! За Деда! — За Поликарпыча! Через минуту затеплилось в груди, потом отпустило сердце, а главное — перестала болеть душа, точно ее укололи наркозом. «Интересно, а у Маугли большой?» — равнодушно подумал Гена. — У Будды, где-то написано, был совсем маленький, с пипетку…» — Повторение — мать учения! — Жора налил по второй. Продублировали. В теле появилась счастливая легкость. — Дронова повысили… — Да ты что! — воскликнул Дочкин так искренне, что стало ясно: знает, подлец, все знает. — Значит, «Клептократию» не планируем? — А мы ее и не планировали. Запомни и файл сотри! — Конечно, о предосторожнейший! Что же теперь с Кошмариком будет? |