Онлайн книга «Холодные берега»
|
Глаза у Марка заблестели. Ну вот. Довел пацана до слез. – Перестань. – Я присел рядом и рукавом его же рубашки утер слякоть. – Нечего жалеть. Жизнь крутит-вертит, а Искупитель правду видит. Кого любит, того испытывает. У тебя все равно… такое сокровище осталось, что мне и не снилось никогда. Марк тут же затих. – Да не буду я Слово пытать… Скажи лучше, что ты чуешь при этом? – Холод. – И все? – И все. Словно руку в темноту протянул, но знаешь, что должен найти. И находишь. Холодно только. – Понятно. Значит, все равно что жратву с ледника воровать. Ничего особенного. И что это все мысли к еде сводятся? Марк уставился на меня. Удивленно сказал: – Вы смеетесь. Вы же смеетесь! – Да. А что, нельзя? Он неуверенно улыбнулся: – Нет, я не думал, что вы умеете. Вы все время такой мрачный. – Знаешь, Марк, брось свое «вы». Я тебе не граф, да и ты мне не принц. Оба мы беглые каторжники – один молодой, другой старый. Договорились? Мальчик кивнул: – Ладно. Ты прав, вор Ильмар. – А ты молодец, бастард Марк, – вернул я любезность. – Дворцов, может, и не наживешь, но и не пропадешь. Ты хоть что-то делать обучен? – Кое-что. – Например? – Фехтовать. Стрелять. Я не сразу его понял. Кто же ребенку оружие доверит? – Из пулевика? – Да. – Тебя и впрямь в наследники готовили, – признал я. – Что ж, полезное умение. Значит, воевать обучен. Дюжину-то начал? Мальчишка сжал губы. Неохотно выдавил: – Не знаю. Может быть. – Это плохо. – Я покачал головой. – Пока точно не узнаешь, считай, что начал. Дюжине как счет ведут? Если ранил кого и за неделю не помер – значит, не в счет. Если не убил, а дал помереть… ну, вот если бы я тебя на улице страже бросил, – так тоже не в счет. Это судьба. Но если точно не знаешь – считай, что убил. Так спокойнее. – Я знаю. – Хорошо. Диалектам обучен? Романский ведь тебе не родной, верно? Марк промолчал. – Не родной, чувствую. Да не беда, ты на нем говоришь здорово, не придирешься. Чуть по-ученому, словно выпендриваешься, но такое бывает. Русский ты знаешь – слыхал, как ты с кузнецом говорил. По-галльски говоришь? – Oui. – Иберийский, германский? – Si, claro. Ich spreche. – Небось еще языки знаешь? – предположил я. – А? Мальчишка кивнул. И в глазах у него мелькнула легкая гордость. – Уже много, – похвалил я. – Вырастешь, так сможешь переводчиком работать. Хорошие деньги, особенно если к аристократу в прислугу устроиться… Вот, опять. На этот раз он заплакал. Молча, но по-настоящему. И впрямь, чем я его обрадовать вздумал? Что он будет занюханному барону прислуживать, когда себя графом или герцогом мнил? – О прошлом не плачь, о будущем думай! – гаркнул я, пытаясь грубостью прервать слезы. – Здоровый уже парень! Марк продолжал реветь. Моего тона он не испугался – оно, конечно, приятно, но как успокоить-то? – Тебе думать надо, как вырасти! – резко сказал я. – А там лови счастье, повезет, так и титула добьешься! Вот выберемся с Островов, – я постарался вложить в эти слова такую уверенность, которой вовсе не испытывал, – чем зарабатывать станешь? Он дернул плечами. – Голова у тебя умная, – вслух рассуждал я. – С такой головой на мануфактуру наниматься – Искупителя гневить. В монастырь? Ты не калечный, чтобы монахи пригрели… да и паршивое это дело, монашеская любовь, они там через одного извращенцы, покарай их Искупитель… В храм Сестры не предлагаю тем более, сам понимаешь. Марк торопливо кивнул. Он словно всерьез решил, что сейчас решается его будущая судьба. Да и я увлекся этой игрой. Надо же, Ильмар Скользкий, вор из воров, о брошенном бастарде заботится! – Есть у меня пара купцов знакомых. Хороших купцов, крепких. – Я не стал уточнять, что крепость их проистекает из скупки краденого. – Могу поговорить, чтобы взяли тебя в ученики. Не насовсем, конечно, подрастешь – уйдешь. Заодно подзаработаешь немного. Математике ты хорошо обучен, не сомневаюсь. Диалекты знаешь. И сам парень крепкий. Если попрошу, тебя не обидят. Могу сказать, что ты мой сын. – Я ухмыльнулся. – По возрасту впритык, но можно наплести. Будет крыша над головой, сыт будешь. И опять же – в языках практика, в математике, интересные люди каждый день приходят, с охранниками сдружишься – будет с кем на мечах тренироваться… Я с таким увлечением начал живописать радости купеческой жизни, словно сам вырос в лавке и ушел оттуда по несчастливой случайности. Марк плакать перестал. Зато спросил: – А что же вы… ты, Ильмар, торговлей не занимаешься? – Я птица вольная. Марк усмехнулся. – Еще я взрослый человек. Ясно? Меня даже душегубцы боятся, мне везде приют. – Странный ты, Ильмар, – очень серьезно сказал Марк. – Я вначале думал, ты ловкий дурак. Не обижайся! Ох и приложил! Я проглотил обиду: – А чего тут обижаться? Ворье – оно такое и есть, мальчик. Ловкое, хитрое да глупое. Сколько ни прыгай, а конец один – или от чахотки в руднике, или на мече солдатском. Марк кивнул. – Я о том и говорю. Ты же сам диалекты знаешь. И вообще всему ученый. Я же видел, как ты нож держал… Я вздрогнул. – Воевал я, мальчик. Довелось. – Простым солдатам стальной клинок не положен, – спокойно возразил Марк. – Да и не в этом дело. Тебя и впрямь всякие бандиты слушаются и стража побаивается. Не силы, ума боятся. Неужели ничего другого не нашел, кроме как воровать? – Воры разные бывают, – стараясь оставаться спокойным, ответил я. – Одни на ярмарке карманы чистят, другие с кистенем по большой дороге гуляют, третьи дома грабят. – А ты этим не занимался? – Бывало, – признал я. – С голодухи чего только не сделаешь, парень. Только у меня другое умение. Марк ждал, и я почему-то решился на откровенность: – Я то ворую, что уже никому не принадлежит. Думаешь, почему Ильмара Скользкого, о чьей ловкости и фарте песни поют, на виселице не вздернули? |