Онлайн книга «Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна»
Я немножко знаю эту девочку, мы иногда встречались с нею в сквере. Ей одиннадцать лет, но она высокая, крупная, как четырнадцатилетняя. У нее большие темные глаза, задумчивые и добрые, и сама она хорошая, милая. Ее зовут Варя Забелина. – Евгения Ивановна, – повторяет Варя своим оглушительным басом, – у нас сегодня первый урок – свободный. – Вот теперь хорошо! – милостиво кивает Дрыгалка. – Надо бы только не так громко… Бас – это не дамский голос. Свободный урок Дрыгалка использует прежде всего для того, чтобы сделать перекличку и таким образом познакомиться со всеми нами. Каждая девочка, выкликнутая Дрыгалкой по списку, встает в своей парте и стоит, как перед фотографом. Дрыгалка несколько мгновений смотрит на нее, словно запечатлевая ее в своей памяти. Затем кивает, говорит: «Садитесь», – и вызывает другую, следующую по алфавиту. В дальнейшие дни мы убеждаемся в том, что память у Дрыгалки поразительная! Она запомнила всех с одной переклички и никогда не ошибается. После переклички она начинает отбирать нас по росту. Две девочки совершенно одинакового роста – это пара, а каждая следующая пара иногда такая же, а иногда чуть-чуть, хотя бы на самую малость, выше предыдущей. Вот тут со мной случается первое печальное происшествие – я не попадаю в одну пару ни с Маней, ни с Мелей. Это меня так огорчает, что я, не выдержав, говорю Дрыгалке тихо, горестно: – А я хотела с Фейгель… Или с Норейко… Дрыгалка бросается на меня, как хорек на цыпленка, и говорит протяжно, с насмешкой: – Ах, вы хоте-е-ели? Скажите, пожалуйста! Так вот, запомните: хотеть можно дома. А здесь надо слушаться. И – больше ничего. Ни-че-го! – отчеканивает Дрыгалка, словно наступая ногой на мои ребячьи фантазии и испытывая от этого явное удовольствие. – Ни-че-го! Поняли вы мои слова? Стоящие около меня Меля и Маня смотрят на меня с испугом, как если бы я на их глазах упала в реку. Меля наступает мне на ногу – это чтобы я молчала и не спорила. Маня незаметно гладит пальцы моей опущенной руки. – Вы меня поняли? Дрыгалка стоит передо мной прямая, вытянувшаяся вверх, и правая рука ее, вся усыпанная коричневыми веснушками, пестрая, как кукушечье яйцо, прижимает к груди колечко от часовой цепочки. На одну какую-то долю секунды в моей памяти всплывает воспоминание, как я, совсем еще маленькая, забралась под балкон дачи и увидела там издохшую лягушку. Лягушка, вся вытянувшись, лежала зеленой спинкой вниз и зеленовато-белым брюшком вверх. Правая верхняя лапка ее была прижата к грудке. Почему-то Дрыгалка с ее пестрой рукой, прижатой к груди, напоминает мне ту издохшую лягушку. – Вы меня поняли? – настойчиво повторяет Дрыгалка. Я молчу. Понимаю, что это молчание выглядит, как упрямство, как каприз, но не могу выжать из себя ни одного слова. В классе очень тихо. Все девочки глядят на нас. Несколько секунд мы с Дрыгалкой смотрим друг на друга, глаза в глаза. Это – поединок… Еще секунда – и я опускаю глаза. – Поняли? – В голосе Дрыгалки звучит торжество. Чуть слышно, почти шепотом, я отвечаю: – Поняла. – Полным ответом! – приказывает Дрыгалка. – Полным ответом! И я бормочу полным ответом: – Евгения Ивановна, я поняла… Это неправда. Я поняла далеко не все. Лишь много лет спустя я пойму, что это был только первый шаг Дрыгалки к тому, чтобы согнуть, искалечить меня так, как когда-то, вероятно, согнули, искалечили в такой же школе ее самое. Но я не хочу этого! Мысленно я повторяю только одно слово: «Папа… папа… папа…» В этом слове очень многое. Это значит: «Видишь, папа, какая Дрыгалка злая тиранка?» Это означает: «Папа, ты бы, наверно, не опустил глаз, а я вот опустила, отвела их, как виноватая, хотя я ни в чем не виновата, я ничего не сделала плохого. Я – малодушная, да, папа?» Дрыгалка уже отошла от меня. Она продолжает подбирать девочек и ставить их в пары по росту, но при этом она все еще говорит с величайшим презрением по моему адресу: – Она хоте-е-ела сидеть по своему выбору! Скажите пожалуйста! Она хоте-е-ела! Меля быстро-быстро шепчет мне: – Что ты с Дрыгой в разговоры лезешь! Ну какая, право, дурноватая, ей-богу… Смеешь-шься, шьто ли? И быстро ускользает в сторону от меня. Со мной в пару Дрыгалка ставит девочку – глаз ее не видно, они опущены вниз. – Вот ваша пара! Я так огорчена, что даже не смотрю на свою «пару» – ну ее! Не хочу ее видеть! При перекличке Дрыгалка назвала ее: «Кандаурова Екатерина» – вот все, что я о ней знаю. Какая-то она растрепанная, всклокоченная… Бог с ней совсем! Издали я обмениваюсь взглядом с Маней и Мелей. Черные глаза Мани печальны, она тоже хотела быть моей «парой». Меля делает мне свирепое лицо. Я понимаю: это чтобы я не «лезла в разговоры», не спорила с Дрыгалкой. Потом Дрыгалка рассаживает нас по партам – пара за парой, пара за парой. Девочки побольше ростом сидят на задних партах, девочки поменьше – впереди. Потом Дрыгалка учит нас вставать и кланяться при входе преподавателей. Плавно! Тихо! Бесшумно приподнимать пюпитр, не выпуская его из рук, чтоб он не стукнул о парту, затем снова садиться, все так же тихо и плавно. – Встаньте! Тихо-плавно… Садитесь! Тихо-плавно… – командует Дрыгалка, и мы без конца встаем и садимся, встаем и садимся. Нужно признать правду – к тому времени, как из коридора доносится звонок и свободный урок кончается, усилия Дрыгалки уже достигли порядочных успехов. Мы – уже не стадо, нестройное, разноростное, шумное, громыхающее пюпитрами. Мы – класс, построенный по росту, наученный тому, как надо отвечать полным ответом, как вставать, здороваться с «господами преподавателями» и плавно опускаться на место, не стуча пюпитрами, не шаркая ногами, не роняя на пол ни книг, ни тетрадей. Все-таки звонок, возвещающий «маленькую перемену» – между первым и вторым уроком, – мы все воспринимаем как облегчение, как освобождение. Все мы – кто больше, кто меньше – изрядно «озябли» от холода, напущенного на нас Дрыгалкой и ее муштрой: «Встать – сесть! Плавно-бесшумно! Сесть – встать! Плавно-тихо!» Вряд ли которая-нибудь из девочек отдает себе ясный отчет в том, как сильно поразила ее эта первая встреча со школой. Но каждая из нас – даже, может быть, бессознательно – чувствует разочарование. Так вон он, значит, какой, этот институт! Ничего в нем нет увлекательного, все очень просто, даже чуть скучновато… Во время первой перемены мы снова сходимся вместе – Меля, Маня и я. Взявшись под руки, мы ходим по коридорам. Меля ест булочку-розанчик (в булочных нашего города их называют «гамбурками») с копченой колбасой и поучает нас – «несмышьленышей»: – Не надо киснуть, пичюжьки… Конешьно, Дрыга – она ж-жяба, ничего не поделаешь. Но ведь здесь и другие есть, не одна Дрыга! |