Онлайн книга «Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна»
«Ох! – думается мне. – Есть ли они здесь, эти «другие»?» Но на следующем уроке – рисования – мы с радостью видим одного из этих «других»! В класс входит очень высокий, очень прямой старик, – и мы сразу смотрим на него радостными глазами уже потому, что он напоминает нам что-то очень веселое и желанное. На кого он похож? Ох, знаю, знаю – на деда-мороза! Если бы деда-мороза одеть в синий учительский вицмундир, вот и был бы наш учитель рисования! Только у деда-мороза нос картошкой, красный от декабрьского холода, а у нашего учителя рисования прекрасная голова, красиво откинутая назад, с красивым, прямым носом и зоркими, орлиными глазами. Волосы и борода у учителя седые, белые, только около рта они чуть-чуть отдают желтизной – наверно, от табака. – Здравствуйте, милые девицы! – говорит дед-мороз в учительском вицмундире. – Я ваш учитель рисования, Виктор Михайлович Резанов. Художник. На миг вспоминаю безрукого художника (других художников я никогда не видела), и от этого Виктор Михайлович кажется мне еще милее. А он уже оглядывает нас молодыми, пронзительными глазами, словно высматривает, кто из нас та, способная, талантливая, ради которой стоит возиться с остальными тридцатью тремя тупицами. – Что же, милые девицы? Давайте рисовать! А? И так как Дрыгалка зачем-то вышла, весь класс радостно грохает: – Рисовать! Рисовать! Давайте! Виктор Михайлович вызывает нас по очереди и заказывает каждой, что именно она должна сейчас нарисовать мелом на доске. – Вот вы, беленькая, нарисуйте корабль… Или: – А вы, черненькая, изобразите… ну, что бы такое?.. А, знаю, – кошку! Корабль – с парусами! – нарисованный «беленькой», похож на мотылька. Кошка – ее изобразила Варя Забелина – вообще ни на что не похожа. Но Виктор Михайлович смотрит на эти рисунки, склонив набок свою белоснежноседую голову, говорит поощрительно, даже негромко мурлычет, как большой белый кот: – Ммм… Н-нич-чего… Ничего-о… Я с ужасом думаю: ох, вот сейчас я осрамлюсь, ох, как это будет стыдно!.. – Н-ну-с… – приглашает меня жестом Виктор Михайлович. – Нарисуйте-ка селедку! Иду к доске, беру мел и начинаю работать. Рыбка под моим мелком смотрит в профиль – одним глазом. Я делаю на ее спине закорюку – это плавник! – очень старательно вырисовываю раздвоенный хвостик. Смотрю, чего-то еще недостает. Ах, да, этак рыбка выглядит плавающей, как и всякая другая, как окунь или ерш, а ведь Виктор Михайлович заказал мне именно селедку. Недолго думая пририсовываю к ней селедочницу и вдобавок окружаю селедку целым рядом аккуратненьких колечек. – Гм… – всматривается Виктор Михайлович. – Рыбка, да… А почему же это она едет в лодке? – Это не лодка, – объясняю я. – Это селедочница… Селедка на селедочнице… – Ишь ты! – удивляется Виктор Михайлович. – А что же это за колечки вокруг нее? – Лук! – уточняю я. – И еще вот… сейчас… Быстро пририсовываю ко рту селедки какую-то длинную, разветвленную запятую. – Да-а… – понимающе кивает Виктор Михайлович. – Селедка папиросу курит. – Нет… – почти шепчу я в полном отчаянии. – Это у нее во рту петрушка… Девочки взрываются хохотом. Смеется и сам Виктор Михайлович. Но во всем этом нет ничего обидного, – я ведь и сама знаю, что рисование мне не дается. Возвратившаяся в класс Дрыгалка, сидя за своим столиком, смотрит на мой рисунок, неодобрительно поджав губки. – Какие-то нелепые остроты! – пожимает она сухонькими плечиками. – Э, нет, не скажите! – заступается за меня Виктор Михайлович. – Рисунок, конечно, не так чтобы уж очень… Но фантазия какая! И – наблюдательность: лук, петрушка… Дальше – урок арифметики. У учителя, Федора Никитича Круглова, голова в седеющих рыжих волосах, прямых и жестких, на макушке торчит упрямый хохолок, который Федор Никитич часто пытается пригладить рукой. Близко сдвинутые глаза сидят глубоко под узеньким лбом – совсем как у гориллы на рисунке в книге Брема «Жизнь животных». Но лицо у Федора Никитича – не злое. Просмотрев весь список учениц, Федор Никитич останавливается на последней фамилии – моей! – и громко вызывает: – Яновская Александра!.. Прошу к доске. Задача, которую я должна решить, – самая пустяковая. Я ее решаю, а потом объясняю вслух ход решения. – Гм… – говорит Круглов, рассматривая то, что я нацарапала мелом на доске, и выслушав мои объяснения. – Задача решена правильно. Но – почерк! Не цифры, а иероглифы… Это что? – тычет он указкой в одну из цифр. – Четверка… – Четверка? Это пожарный, а не четверка! Пожарный с топором или с крючком – вот это что! Садитесь. Федор Никитич возвращается к своему столу, пододвигает к себе журнал, на секунду задумывается. – За решение задачи я бы вам поставил пятерку… – говорит он, словно соображая вслух. – Но из-за пожарников этих не могу поставить больше чем четыре с минусом. Четыре с минусом… Первая моя отметка – четыре с минусом! Федор Никитич берет перо и собирается вписать отметку в журнал. – Нет! – говорит он, глядя на меня своими «горилльими» глазами из-под нависшего над ними узкого лба. – Нет, и четверки с минусом поставить не могу. А тройку тоже не поставишь: мало. Четыре с двумя минусами – вот это будет справедливая отметка! Четыре с двумя минусами… А дома-то, дома думают, что я здесь ловлю пятерки сачком, как бабочек! Весь урок проходит для меня как-то смутно. Вслушиваться в то, что говорит Федор Никитич, что отвечают девочки, мне неинтересно: я это знаю. А моя собственная четверка с двумя минусами давит меня непереносимо. В книгах часто пишут: «Она сидела, глотая слезы…» Я не глотаю слез, да и как это можно делать, если слезы льются из глаз, а глотать их надо вовсе горлом? Но я сижу, пришибленная своей неудачей. Я не обижаюсь на Федора Никитича – конечно, он прав. Ведь и Павел Григорьевич, и Анна Борисовна сто раз говорили мне, что у меня невозможный почерк. Но все-таки мне ужасно грустно… После урока ко мне подбегают Меля и Маня. – Ну, что ты скисла? – с упреком говорит Меля. – Радуйся! Четверку получила! – Да… С двумя минусами… – говорю я горько. – Все равно четверка! Мало тебе? – Мало. – Да ведь четверка – это «хорошо»! – А мой папа говорит: надо все делать отлично! – Ну, знаешь, твой папа! Его послушать, так надо ранец на спине таскать и на одни пятерки учиться… Что за жизнь! Маня хочет предотвратить ссору. Она мягко вставляет: – Мой папа тоже так думает: «Что делаешь – как можно лучше делай!» |