Книга Черный меч царя Кощея, страница 45 – Андрей Белянин

Я про свою ежедневную войну с бабкиным петухом, если кто не в курсе...

— Поехали, что ль, Никита Иванович?

— Поехали, Мить. — Я вновь влез на спину волка, уже не в пример ловчее. — За шерсть буду держаться, не больно?

— Навродь покуда не очень, — милостиво разрешил он, прошёл пару шагов, убедился, что я не упаду, и перешёл на мерную волчью рысь.

Сначала я держался неуверенно и скованно, словно бы ожидая подвоха от своего же сотрудника. Ну типа резко остановится, сбросит меня, перекинув через голову, и всё такое. Каждому, кто хоть раз ездил на своём лучшем друге (это я о Мите Лобове?!), знакомы подобные ощущения. Ну, в крайнем случае попробуйте вспомнить те минуты розового детства, когда отец брал вас на плечи. Лично я это помню. Вот по-моему, всё было так же легко и весело...

Митя шёл на всех четырёх с хорошей скоростью призовой чистокровной лошади на каких-нибудь скачках Дерби. Если я правильно помню это название, поскольку сам никогда на скачки не ходил, на лошадей не ставил и вообще мало что об этом знаю. Дело в ином...

Волчья рысь не в пример мягче и легче лошадиной, ездить на Сивке-Бурке куда сложнее. Митя хоть и стал волком, но внутри, в сознании, ощущал себя человеком, поэтому по-человечески относился к тому человеку, которого нёс на спине. Уж извините за «масло масляное», трудно соблюдать высокий литературный стиль, когда едешь верхом на волке.

Я крепко вцепился в его густую серую шерсть на загривке и уже через пять-шесть минут поймал себя на том, что думаю только о своей Олёнушке. И ни о чём больше! Ни о Бабе-яге, ни о царе Горохе, ни о царице, ни о нашей службе и всех этих передрягах. Все сиюминутные проблемы отступили, всё стало не важно. Смысл не в этом. А в том: что бы ни случилось, главное — будем ли мы вместе?

Милиция не пропадёт, даже если я навсегда исчезну из этого мира, всё равно Яга, Митя, Еремеев, лукошкинская сотня при отделении не дадут городу пропасть и грудью встанут на защиту правопорядка. Они уже никуда не денутся, они справятся, когда меня не станет...

— А почему, собственно, меня не станет? — громко спросил я, с каждым словом поражаясь собственным паническим настроениям. — Мить, далеко ещё?

— И полчасика не проскакали, Никита Иванович! Нешто так уж невтерпёж?

— Я не в этом смысле. Просто хочу знать: обернёмся ли мы до вечера?

— Ежели по уму прикинуть, — сбавляя обороты, предположил он, — дык мне кажется, на закате будем.

— На закате — это хорошо, — пробормотал я, поскольку, честно говоря, никак не мог привыкнуть к этому их местному времяопределению: на закате, в обед, на рассвете.

В разные времена года закат и рассвет приходятся на разные часы, и каждый раз это необходимо учитывать. Сказать «встретимся в шесть утра» нельзя! Надо непременно «на рассвете»! Про такое чудесное уточнение «приходи после обеда» вообще молчу. Обед у нас в Лукошкине у каждого свой, в свои часы, в зависимости от рабочей нагрузки и образа жизни. К примеру, у нас в отделении обед с часу до двух, у мастеровых людей с двенадцати до часу, а у царя — да как ему заблагорассудится!

Если поздно встал после вчерашнего, у его величества обед может быть и в четыре, и в пять, и в шесть вечера, по настроению. А может, и сразу ужин! Ему всё можно, он же царь...

— Митя! — резко взвыл я, пытаясь его притормозить. — Вспомнил! Царь! Где у нас Горох-то?

— А он разве не с вами был? — игнорируя все мои попытки управления транспортным средством, откликнулось это самое «средство». — Когда нас к Змею поганому доставили, дак тока мы с бабулей и были. Я даже думал, что и вы померли, грешным делом...

— Ты понимаешь, что произошло или нет?

— Не-э, а чё?

— У нас царь-батюшка пропал! Надёжа-государь, помазанник божий, гарант конституции, высший законодательный орган власти!

— А чё, без него никак нельзя? — не поверил Митя, и мне пришлось добрых пять минут читать ему лекцию по социологии и общественным отношениям, для простоты восприятия переложенную на образный народный язык. Ну то есть матом...

В подобном объяснении до него быстро дошло, что без Гороха всем будет плохо, а революционные реформы в сказочном царстве-государстве приведут к полному уничтожению оного как такового. Без вариантов!

— Это что же нам теперича всех побоку и нет наиглавнейшего дела, только как в Лукошкино царя Гороха возвернуть?

— Боюсь, что да, — не особо охотно признал я.

Мысль о том, что из-за моего дурацкого рыцарства спасение Олёны отходит на второй план, была, конечно, патриотична, но не радовала...

— Может, ты дьяка видел?

— Видеть видел, да тока по рогам ему дать не успел, — сокрушённо покачал лобастой башкой серый волк. — Когда он про предательство своё орать начал, я рукава закатал, вот, думаю, сей же час он у меня свою скуфейку съест, рясой занюхает и бородёнкой козлиной подавится! Да тут ровно кувалдой по затылку бряк... и всё... темнота. У вас такое было?

— Кувалдой по затылку? Нет.

— А у меня было. Отец Маняшин, кузнец, больно на руку спор... Я ить из-за энтого и в город сбежал. Чё, придёшь с его дочкой в лопухах покалякать, тока разлакомишься, а он и раз! Подкрался незаметно...

С этой стороны я Митино появление в Лукошкине не рассматривал. Да и, по совести говоря, вообще мало что знал о своём подчинённом, напарнике и друге. Как-то всё время не с руки спросить было, всё на потом, а когда оно будет? Да и будет ли...

— Всё, кажись, прибыли, — честно отрапортовал Митя, резко тормозя всеми четырьмя лапами.

Я кубарем полетел через голову с полными руками линялой волчьей шерсти. Приземлился носом в холодную траву и, кстати сказать, совсем не обиделся. Просто замер, пора­жён­ный открывшимся передо мной зрелищем...

— Не ошиблась Бабуленька-ягуленька с направлением, — удовлетворённо прорычал волк Митя, не выказывая ни малейших признаков усталости. — Вот оно, поди, и есть царство Дормидонтово...

— Ты издеваешься? — на всякий случай уточнил я, оглядывая небольшое поместье, куда меньше тех же дач на Рублёвке. Невысокий плетень, крепкий одноэтажный терем с чердаком и деревянными коньками, слева и справа лес, сзади болото, спереди чисто поле, во поле — мы! Где царство?!!

— И что, вот это вот «дворец царя Дормидонта», где в палатах чудесная птица в золотой клетке сидит? Её бери, а клетку не трогай?! Убью...

— Да что ж вы на меня-то орёте, Никита Иванович? Чем вам сирота недокормленная, ласки лишённая, всеми обижаемая не угодила?! А вот укушу, будете знать...

— Не надо, — вовремя увернулся я. — Слушай, там в окошках свет горит. Пойду-ка я на разведку. Прикину, что и как. Может, хозяева вполне себе адекватные люди и согласятся оказать содействие милиции...

— Может, и согласятся, — не стал спорить он, а даже как-то стыдливо сощурился и попросил: — Тока идите побыстрее, а? Мне тут... лапку вон на то неописуемой красоты дерево задрать бы надо, а я при вас стесняюсь...