Книга День святого Жди-не-жди, страница 12 – Раймон Кено

— Я не просто об этом слышал, я в этом уверен. Он приехал сегодня утром.

— И что он будет делать дальше? — спросил Капюстёр.

— Довольно печальная история, — сказал Зострил. — Парень имел такое прекрасное будущее. Впереди, разумеется, а не сзади.

— Разумеется, — подхватил Сенперт. — Впереди.

— А чем же он занимался в этом Чужеземном Городе? — спросил Капюстёр у Капюстёра.

— Пф, — легкомысленно фыркнул Зострил. — Девицами.

— Это у него от отца, — заявил Сенперт. — Мне кажется, тот уже припускает чуть ли не за своей будущей невесткой.

— Может, ему вскружила голову какая-нибудь молодая особа? — предположил поставщик. — Хотя он и без этого выглядит не очень сообразительным.

Задержав фразу на весу, он нарушил тишину глубоким вдохом окружающего воздуха, после чего выдохнул:

— Этот недоросль.

— Вот-вот, это наверняка из-за какой-нибудь юбчонки, — согласился заместитель, нервозно почесывая грудь.

Он побаивался.

— Тогда непонятно, почему он вернулся, — возразил Капюстёр, проявляя недюжинный логический напор.

Зострил замолчал. Капюстёр продолжал:

— Я слышал другое, и это имеет отношение не к девочкам.

— К мальчикам? — спросил Сенперт.

— Нет, нет! Там, в Чужеземном Городе, Пьер Набонид якобы сделал какое-то открытие.

— Открытие? — удивились собеседники.

— Да. Открытие по поводу рыб.

— Ну и ну! Это довольно странно, — сказал Сенперт.

— А откуда вы знаете? — завистливо спросил Зострил.

— От его брата Поля. Но по секрету. Пусть это останется между нами.

— Ах, так вам об этом рассказал Поль, — задумчиво произнес Сенперт. — Если вам рассказал Поль, тогда…

— А что вы думаете о младшем брате? — спросил Зострил. — Вы считаете, нормально уходить в горы и сидеть там дни и ночи непонятно зачем напролет?

— Набонид прощает ему любые причуды, — сказал Капюстёр.

— Вот-вот официально объявят о помолвке Поля и малышки Эвелины Лё Бестолкуй, — сказал Зострил.

— Пф! Похоже, она хватается больше за отца, — заметил Сенперт. — За отца, который ее прихватывает, — добавил он.

— И вы это сами видели? — серьезно спросил Зострил.

— А вот и он, — сказал Капюстёр.

Набонид с автоматом под мышкой вошел в кафе.

— Я еще успею выпить стаканчик?

— Можно отправляться минут через десять, времени вполне достаточно, — ответили остальные.

— Чертовская жажда. В день святого Жди-не-Жди меня высушивает с раннего утра.

— Сейчас полдвенадцатого, — заметил Зострил.

— Вы уже были на Площади?

— Я проходил в восемь часов, — ответил заместитель. — Все шло как по маслу. А ваша выставка — это что-то потрясающее.

— Около четырехсот тысяч предметов.

— Ого! Такого еще никогда не было.

— Даже выставка дедушки Бонжана, пятьдесят лет тому назад, не смогла бы сравниться с вашей, — сказал Капюстёр, считавший себя знатоком истории Родимого Города. — В той было не больше двухсот тысяч предметов.

— Теперь Спиракулям и прочим Квостоганам останется только заткнуться. Знаете, что они принесли на праздник?

— Одну дребедень, — сказал Зострил. — Я видел сегодня утром.

— Вот видите! Говнюки надеялись мне нагадить этим недоразумением с Почетной Стипендией! Я их размажу своей посудой!

— Браво! — вскричал Зострил, судьба которого была тесно связана с судьбой мэра. — Браво! Приятно слышать, что вы размажете всю эту гнусь.

— Благодарю вас, Зострил, — сказал Набонид.

— За это мы могли бы выпить, — предложил Сенперт, не желая уступать в раболепстве.

Четыре официальных лица заказали бутылку шипучей фифрыловки [43] , чокнулись, выпили и рыгнули.

— Теперь уже пора, — сказал Капюстёр.

— Пошли.

Набонид взял свой автомат и вышел в сопровождении Капюстёра и Сенперта. Зострил с элегантной клюшкой для гольфа завершал процессию.

Мачут, Мазьё и Мандас [44] сгруппировались вокруг уже липкого стола и, опорожняя кувшинчики фифрыловки, принялись комментировать события.

Мачут, виртуозный практик колбасного дела, — поставил свой пластмассовый стаканчик на стол и сказал:

— Забавная штука: как праздник, так у меня пересыхает в горле с первыми петухами.

Мазьё, торговец целлофаном (Родимый Город потреблял его в очень незначительном количестве), поставил свой стаканчик на стол и сказал:

— То, что пьешь обычно, кажется намного вкуснее в такой день, как сегодня. Больше вкуса.

Он щелкнул языком. Мачут закурил трубку.

— Погода будет хорошая, — уверенно заявил он, гася спичку в лужице фифрыловки.

Это заявление было совершенно бесполезным, поскольку с тех пор, как на конце шеста заколыхался тучегон, в Родимом Городе погода была хорошей всегда. Но само выражение по-прежнему иногда употребляли; это было чем-то вроде просторечной поговорки, которая не выходила из обихода. Импортер Мандас (хотя родимогородцы не особо жаловали товары чужеземного производства) поставил свой стаканчик на стол и сказал:

— Ваша посуда уже на месте?

Два собеседника утвердительно прожестикулировали.

— Я там лишь для проформы, — продолжал он. — Если бы я захотел, то мог бы вообще не участвовать.

— Вы совершенно правы, что держите свою планку, — сказал Мачут.

— Я считаю, что для моего положения одной сотни ганелонов [45] вполне достаточно, — сказал Мазьё.

— Вам лучше знать, — сказал Мандас.

— Не все могут тратить целое состояние, как это делает мэр, — добавил Мазьё в свое оправдание.