Онлайн книга «Левая рука Бога»
Ярослав отодвинул табурет, встал, отнес тарелку в раковину. Вода едва сочилась, отдавала ржавчиной, он зачерпнул соды, принялся тереть губкой тарелку, смывать, тереть, смывать и тереть. – Ярик… – робко сказала мама. – Я тебе почитаю, послушай, что он пишет… Она метнулась в комнату, вернулась с тетрадным листком, густо исписанным зелеными чернилами. – Очень я скучаю, Леночка, за тобой и за Яриком. Он, наверное, уже вымахал, мужик уже взрослый. Как приеду, махнем с ним на рыбалку, возьмем удочки… «Удочки…» – с холодным бешенством подумал Ярослав. Он вспомнил руки. Жилистые, загорелые, в расплывшихся синих наколках. Эти руки умели бить, с размаха и коротко, умели сворачивать горло бутылке, много чего умели. Он отставил тарелку, пошел к выходу. Обулся. – Ты куда, ночь на дворе? – кинулась следом мама. – Ярик… Ярослав молча отодвинул ее, вышел в темноту. …Холодно, ветер дул с перевала. Погода менялась. Он выскочил в одной футболке и сейчас шел быстрым шагом, чтобы согреться. Куда угодно, лишь бы не оставаться дома, с мамой, с ее глупой радостью. «Счастье подвалило. Папочка вернется…» Холод забирался под кожу, гнал волну мурашек, холод скручивался в черный узел в животе, и этот узел ничем не развязать, ничего нельзя развязать, ничего не изменить. Он вернется уже через месяц, и все будет по-старому. Мама, синяя, как тень, пьяных мужиков полный дом, и отец… Ноги вынесли его на угол, под светильник, он повернул в глухой переулок. В темноте шевельнулся огонек. – Опа… какие люди. Из зыбкой мглы на границе светового круга обрисовалась приземистая фигура. Акула поманил пальцем, отступил назад. – Иди сюда, Ярик, – ласково позвали его. Ярослав обреченно окунулся во тьму. Саня Мергель сидел на водительском месте в затемненной до смоляного блеска «Ладе». Ярик мимоходом подумал, что с такой затемненкой его примут на первом же посту. Потом о том, что Саня с баклажанами на своем участке всегда договорится. Мысли в голове крутились, галдели как чайки, ничего понять было нельзя. Тоска и сердце стучит, и в животе черный узел все туже и туже. – Ну, Ярик, есть что? Ярослав покачал головой. – Я так, погулять вышел. – Что же ты пустой гуляешь? – с сожалением сказал Саня. – Неправильно это, непорядок. Верно, пацаны? Пацаны поглядывали на Ярослава, поплевывали семечками. В машине гнусавый речитатив начитывал: «Я родился на участке, я был ровным пацаном казов, чинов, баклажанов я валил как кабанов, не боялся ни предъявы, ни острога, ни ножа, только как-то повстречались твои черные глаза». Ярослав нерешительно улыбнулся, развел руками. – Ну вот так. – Плохо, Ярик, плохо, – вздохнул Мергель. – В следующий раз вдвое отдашь. Ярослав облизал сухие губы. Холод снаружи, холод внутри. – Что, пяти алтын мало? Акула отлепился от машины, подошел. Походка него была смешная, он будто подпрыгивал, как теннисный мячик, налитой упругой злобой до краев. – Берега потерял? Он лениво повел плечами, и тут черный узел в животе у Ярика как бы слегка разжался, хлестнул освободившимся концом. Акула опрокинулся назад, скорчился на земле. На Ярика налетели остальные, сбили с ног, от пинка в живот он задохнулся, второй удар по голове – и звезды разлетелись перед глазами, его начали топтать – с толком, сопя, сосредоточенно матерясь. – Не здесь, – сказал Саня, безучастно наблюдавший с водительского. – Если что на участке найдут, баклажаны сразу просекут. В «Хоровод» двигаем. Ярика зашвырнули в машину, на пассажирские сиденья, спихнули вниз, в ноги, сами сели сверху, еще несколько раз навесили по ребрам. – Все, падла, хана тебе, – услышал он голос Акулы, тот шумно харкнул. На затылке стало мокро, или это кровь остывала, холодила волосы… Машина тронулась, поехала. «Закрутила ты с разрядом, позабыла меня ты, все слова, что мне шептала, все голимые понты». * * * На Семи ветрах было холодно. С перевала в спину бил сильный ветер, облака ложились на хребет, тянули вниз по склонам длинные туманные языки, облизывали гору. «Ветер будет, – подумал Аслан. – Бора идет». На смотровой площадке никого не было, у дороги дремала машина извоза – водитель будет ждать, пока работает счетчик, но это Аслана не волновало. Он любил Семь ветров, они сюда с Жанкой часто приезжали. А за перевалом, на лесном склоне, всегда было где расстелить покрывало. Темнело, сумерки ложились на светлые склоны и будто бы отделяли цвет белых камней от самих камней, смешивали с тенями. По площадке бегал черный пес на коротких лапах, прихрамывал, нюхал воздух, суетился, наворачивал круги. Город сверкал внизу, большой, красивый, похожий на человеческое сердце. Аслан вытянул руку, сжал это сердце в ладони. Как же так вышло? Получается, Жанка себя угробит, красную метку в личное дело заработает, ребенку судьбу искалечит в приюте, так еще и ему прилетит от ПОРБ. Как несовершеннолетнему отцу. Аслан втянул холодный воздух. Красная метка – это очень плохо, это неблагонадежен перед народом. С такой меткой его ни в один вуз не возьмут. А если отец узнает, он не даст сделать аборт. Кроме Аслана, у него больше сыновей нет, три дочери. Такой подарок. Внук. Заставит жениться. Мужчина ты или нет, Аслан? – Да пошла ты! – с тоской бросил он псине. Он запустил в собаку камнем, она молча отскочила, блеснула желтыми глазами – как у кошки. Город разгорался все ярче, и все темнее становилось вокруг, все темнее становилось внутри. – Лучше бы его никогда не было, с его ручками и ножками, – выронил он тяжелые, каменные слова. Водитель заскучал, моргнул светильниками – дескать, долго еще? От ног Аслана протянулась длинная уродливая тень, уперлась в обрыв, в черного пса. Его очертания исказились, вытянулись, и вот уже не пес, а высокий, будто бескостный человек изогнул спину и ухнул вместе со светом с обрыва. Как пожелаешь, как пожелаешь. Юноша попятился, пошел быстрым шагом к машине. Сел, выдохнул. – Ну что, куда поедем? – водитель вдавил кнопку зажигания. – Вы сейчас никого не видели? – спросил Аслан. – Кроме вас, никого, – удивился водитель. – Кому здесь быть? – Собака тут бегала, черная такая… И человек у обрыва. |