Онлайн книга «Западня»
|
Фолькер Циммер попытался было что-то сказать, но его опередила Антониа Буг. – Подружка Бритты Петерс утверждает, что этот Пауль Альбрехт был без ума от Бритты, и Софи Петерс об этом знала. Будто бы Бритта сама рассказала об этом сестре. – Прошу прощения, ребята, – сказал Циммер, наконец улучив такую возможность. – Вынужден, к сожалению, охладить ваш пыл. Вчера я проверил этого любовника. Вдень преступления он действительно поругался с Софи Петерс. И после того, как она в гневе удалилась искать утешения у сестры, он с двумя сослуживцами из адвокатской конторы пошел в пивную, и там они так набрались, что официанту пришлось их выпроводить и вызвать такси. Он при всем желании ничего не смог бы сделать. Он совершенно ни при чем. В комнате повисла тишина. Все беспомощно молчали. – Все нормально, – сказал Йонас. – Антониа, Михаэль, пожалуйста, поговорите еще раз с сослуживцами убитой. Выясните, действительно ли она собиралась уходить, а может, уже уволилась, выясните все подробно. Фолькер и Нильгюн, поговорите еще раз с бывшим парнем жертвы. Выясните, может, действительно у Бритты появился новый мужчина. Спросите, с чего он взял, что Бритта Петерс ему изменяет. А я тем временем еще раз поговорю с нашими экспертами-криминалистами. Когда вся его команда разлетелась, Йонас с трудом подавил желание выйти на улицу и выкурить сигарету. Дело принимало все более неприятный оборот. Если убийцу не удастся обнаружить среди окружения жертвы, тогда все будет очень, очень плохо. И он не сможет выполнить обещание, которое дал Софи. 20 Виктор Ленцен стоит, наклонив голову, смотрит на меня исподлобья и молчит. Смотрю на него. Больше никакой мягкости с моей стороны. Что бы ни произошло. Мы снова садимся. Я заставила его сделать это, угрожая пистолетом. – Где вы были двенадцать лет назад? – спрашиваю я. Ленцен издает какой-то жалобный звук, но не отвечает. – Где вы были двенадцать лет назад? Я повторяю, не повышая голоса, не крича, ровно, спокойно, как меня учили. – Вы знаете Анну Михаэлис? Ленцен смотрит на меня. Я смотрю на него. Это действует на нервы – долго смотреть кому-то в глаза. У Ленцена глаза серые, светлые, очень светлые. Но в этой серости есть различимые оттенки, несколько зеленых и карих крапинок, и она окаймляет маленькие черные круги зрачков. Глаза Ленцена похожи на одновременное затмение двух солнц. – Вы знаете Анну Михаэлис? Молчание. – Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? Молчание. – Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? Ничего. Только хмурится. Словно впервые слышит эту дату и впервые пытается вспомнить. – Не знаю, – наконец тихо говорит он. Заговорил. Это хорошо. – Почему вы мне лжете, господин Ленцен? Если бы дело было в кино, мне следовало бы направить пистолет ему прямо в лоб, чтобы подкрепить свои слова. – Где вы были двенадцать лет назад? Молчит. – Отвечайте, черт вас возьми! – В Мюнхене, – говорит Ленцен. – Вы знаете Анну Михаэлис? – Нет. – Почему вы лжете, господин Ленцен? Это же бессмысленно. – Я не лгу. – За что вы убили Анну Михаэлис? – Я никого не убивал. – Сколько женщин вы еще убили? – Я никого не убивал. – Кто вы? – Что? – Кто вы? Насильник? Грабитель? Вы знали Анну? – Анну? – повторяет Ленцен, и у меня мурашки бегут по коже. – Нет. Когда он произносит это имя, Анна, – которое читается с конца так же, как и с начала, чем так гордилась сестра, – со мной что-то происходит. Я дрожу. Я вижу Анну, боявшуюся крови и лежащую в кровавой луже. И понимаю, что так просто Ленцен отсюда не уйдет. Виктор Ленцен или во всем сознается, или умрет. Ленцен молчит. – Вы знаете Анну Михаэлис? – Нет. Я не знаю никакой Анны Михаэлис. – Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? Снова молчание. – Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? – Я… – запинается он. – Не помню. Это бесит меня. Он прекрасно знает, где был двадцать третьего августа две тысячи второго года. Он прекрасно знает, к чему я веду. Я уже выложила все карты на стол. На что он надеется? – Что это значит? – спрашиваю я, не в силах скрыть своего раздражения. – Фрау Конраде, прошу вас, выслушайте меня. Прошу вас, сделайте такую милость. Он меня достал. Ломая его, я сама себя измотала. Не могу выносить этого взгляда, этого голоса, этой лжи. Я уже не верю в то, что он сознается. – Ну, хорошо, – говорю я. – Я не знал, что вы потеряли сестру, – говорит он, и от этого наглого лицемерия у меня даже задрожала рука, сжимающая пистолет. Он говорит это с безнадежной скорбью, так, словно это несчастный случай, в котором никто не виноват. Мне хочется снова стукнуть его по башке, только посильнее и не один раз. Он читает это желание в моих глазах и, защищаясь, непроизвольно закрывается руками. Какой жалкий, какой покорный, словно побитый ребенок, как он пытается разжалобить меня. Какая низость. – Я не знал об этом, – повторяет Ленцен, – и очень вам сочувствую. Мне хочется его пристрелить. Заодно узнаю, что при этом чувствуешь. – Вы действительно считаете, что это сделал я? – Я знаю, что это сделали вы, – уточняю я. – Да. Ленцен на мгновение умолкает. – Почему? – наконец спрашивает он. Я недоуменно хмурюсь. – Откуда вы это знаете? Что за спектакль, Виктор Ленцен? Ты это знаешь. Я это знаю. И ты знаешь, что я знаю. – Откуда вы это знаете? – снова спрашивает он. Во мне что-то оборвалось, мое терпение лопнуло. – Да потому что я видела тебя! – кричу я. – Потому что я смотрела тебе в глаза, точно так же, как смотрю сейчас. Кончай врать, кончай притворяться, я вижу тебя насквозь, я вижу тебя насквозь. Сердце колотится, задыхаюсь, как будто пробежала стометровку. Он выглядит растерянным. Снова инстинктивно закрывается руками. Меня колотит. Но одна мысль останавливает меня: если я его пристрелю, то никогда не узнаю, почему Анна должна была умереть. – Но это невозможно, фрау Конраде, – говорит Ленцен. |