Онлайн книга «Лавандовая комната»
|
Они постепенно, исподволь, на ощупь, осторожно ознакомили друг друга с главными вехами своей жизни. Сальваторе, «наглая рожа», – плод мимолетной преступной связи его матери, уборщицы, с женатым учителем. Жан – дитя строптивой любви между ремесленником, типичным представителем прекариата, и аристократкой с университетским образованием. Макс – последняя попытка протухшего брачного союза между бывшей конформисткой и разъеденным несбывшимися мечтами и горькими разочарованиями мелким лавочником. Они продавали книги, устраивали чтения для детей, оплатили романами услуги настройщика пианино. Они пели и смеялись. Жан позвонил родителям. Потом набрал номер консьержки дома № 27. Но никто не ответил, хотя он насчитал двадцать шесть гудков. Отца он спросил, что тот чувствовал, когда вдруг неожиданно превратился из любовника в отца. Жоакен Эгаре непривычно долго молчал. Потом Жан услышал сопение и шмыгание носом. – Ах, Жанно… Стать отцом – это… все равно что подвести черту под своим собственным детством, раз и навсегда перевернуть эту страницу. Ты как будто только в этот момент понимаешь, что значит быть мужчиной. На тебя вдруг нападает страх, что теперь все твои слабости вылезут наружу, потому что отцовство потребует от тебя больше, чем ты можешь… Я постоянно испытывал потребность заслужить твою любовь. Потому что… я так любил тебя!.. Так любил… После этого они оба засопели и зашмыгали носом. – Послушай, Жанно, а чего это ты вдруг спросил об этом? Не хочешь ли ты сказать, что ты… – Нет. К сожалению. Маленький Макс и маленькая воительница, мадемуазель Упрямство. Это было бы здорово! Если бы да кабы… Слезы, выплаканные на берегу Алье, словно расчистили в нем место. И в это освободившееся пространство он мог теперь поместить запахи. Прикосновения. Любовь своего отца. И Катрин. Ко всему этому он мог присовокупить и симпатию к Максу и Кунео, и красоту этой земли. Под обломками печали он обнаружил в себе место, где могут жить бок о бок умиление и радость, нежность и осознание того, что для многих ты – человек, достойный любви. Тем временем, пройдя по Центральному каналу, они достигли Соны, где попали в сильную бурю. Черное, грохочущее, распоротое молниями бургундское небо тяжело нависло над землей между Дижоном и Лионом. Царивший внутри «Лулу» мрак, напоминавший темное чрево кита, поглотившего пророка Иону, освещали фортепианные концерты из произведений Чайковского. Макс, отважно цепляясь ногами за пианино и не обращая внимания на бортовую качку, наяривал баллады, вальсы и скерцо. В таком сопровождении Эгаре Чайковского еще не слышал: под завывания ветра, упирающегося в борт и толкающего «Лулу» к берегу, под стоны и уханье судового дизеля и под скрип балок. С полок сыпались книги; Линдгрен лежала под привинченным к полу диваном, Кафка, прижав уши, с тревогой следил за падающими книгами из дыры в обшивке кресла. Когда они вошли в Сей, приток Соны, Жан Эгаре увидел впереди стену из молочных облаков, напоминающих клубы пара в прачечной. Эгаре чувствовал запах наэлектризованного воздуха, запах вспененной зеленой воды, ощущал мозолистыми ладонями сопротивление штурвала, и ему все это очень нравилось. Ему нравилось жить! Он наслаждался – даже штормом. Пять баллов по шкале Бофорта. Боковым зрением, в промежутке между двумя огромными волнами, он увидел женщину. В дождевике, с огромным зонтом в руках, наподобие тех, с которыми ходят лондонские биржевые маклеры, она смотрела поверх гнущегося под натиском шквалистого ветра камыша. Подняв руку для приветствия, она вдруг расстегнула молнию своего дождевика, сбросила его с себя, повернулась спиной к воде, раскинула, как крылья, руки, уподобившись бразильской статуе Христа на горе Корковадо, и, сжимая в правой раскрытый зонт, упала навзничь в кипящую реку. – Что за черт?.. – пробормотал Эгаре. – Сальво!.. Женщина за бортом!.. Справа по борту!.. – заорал он через секунду. Итальянец выскочил из камбуза как ошпаренный. – Che? [58] Ты что, пьяный? – крикнул он. Эгаре показал на тело, качавшееся на волнах, как на качелях. И на зонт. Неаполитанец уставился на воду. Зонт пошел ко дну. На щеках Кунео играли желваки. Наконец он схватился за канаты и спасательный круг. – Ближе! – крикнул он. – Массимо! Брось свое пианино! Ты мне нужен! Сию секунду! Subito! [59] Пока Эгаре направлял судно к берегу, Кунео привязал к канату спасательный круг, подошел к релингу и, крепко упершись в палубу своими короткими узловатыми ногами, швырнул его за борт. Потом протянул Максу канат со словами: – Когда я крикну – тащи! Только тащи как следует, изо всех сил, понял? После чего снял свои начищенные ботинки и ласточкой прыгнул в воду. Молнии одна за другой раскалывали небо. Макс и Эгаре смотрели, как Кунео энергичными движениями кролем плывет по кипящей воде. – Oh fuck! Fuck! Fuck! – бормотал Макс. Он закатал рукава куртки и снова взялся за канат. Загремела в клюзе якорная цепь – Эгаре отдал якорь. Судно крутилось на волнах, как белье в стиральной машине. Кунео доплыл до женщины и обхватил ее одной рукой. Эгаре с Максом подтащили их к борту и подняли на палубу. С усов Кунео капала вода, а треугольное лицо женщины кудрявыми водорослями облепили мокрые рыжие волосы. Эгаре поспешил в рубку. Он уже включил рацию, чтобы вызвать скорую помощь, но тут Кунео положил ему на плечо тяжелую мокрую руку: – Не надо! Она не хочет. Обойдемся без врача. Я все сделаю. Ее сначала нужно растереть и согреть. Эгаре не стал возражать. Впереди из тумана проступали очертания марины Кюизери. Эгаре направил «Лулу» в гавань. Вдвоем с Максом, мгновенно промокнув до нитки под дождем и ветром, они пришвартовали судно к понтону. – Надо валить на берег! – крикнул Макс сквозь свист и вой ветра. – Иначе нас тут так растрясет – неделю блевать будем! – Я не могу оставить книги и кошек! – крикнул Эгаре в ответ, захлебываясь от воды, которая заливала ему лицо, шею, струилась по рукам. – К тому же я – capitano, а значит, не могу покинуть свое судно. – Вас понял, командир! Тогда я тоже остаюсь. Судно заскрипело, словно в знак презрения к этим двум сумасшедшим. Кунео тем временем освободил «утопленницу», с лицом в форме сердечка, от ее мокрых одежд и уложил в каюте Эгаре в чистую постель. Она лежала голая под целой горой одеял, и глаза ее выражали радость и умиротворение. Кунео переоделся в белый спортивный костюм, придававший ему несколько нелепый вид. |