Онлайн книга «День опричника»
|
Рев восторга. Слава Богу! Дождались ворюги западносибирские! Вскакиваем, ножи из ножен выхватываем, воздымаем: — Гойда! Чистка! — Гойда! Чистка! — Гойда! Чистка! С размаху втыкаем ножи в столы, хлопаем в ладоши так, что люстры дрожат: — Гойда! Мети, метла! — Гойда! Мети дотла! — Гойда! Мети начисто! Гремит раскатисто голос Бати: — Выметай! Выметай! Подхватываем: — Выме-тай! Выме-тай! Хлопаем, пока руки не заболят. Исчезает лик Государев. Поднимает Батя бокал: — Здоровье Государя! Гойда! — Гойда-гойда! Пьем, садимся. — Слава Богу, будет нашим работа! — крякает Шелет. — Давно пора! — вкладываю я нож в ножны. — Тамошние управы червями кипят! — негодующе трясет золотым чубом Правда. Гул трапезную наполняет. За батиным столом разговор вспыхивает. Всплескивает пухлыми руками толстый председатель Общества Прав Человека: — Отцы мои! Доколе России нашей великой гнуться-прогибаться перед Китаем?! Как в смутное время прогибались мы перед Америкой поганой, так теперь перед Поднебесной горбатимся! Надо же — Государь наш печется, чтобы китайцы правильно свою подать платили! Вторит ему Чурило Володьевич: — Верноговоришь, Антон Богданыч! Они к мам в Сибирь понабились, а мы еще должны об их податях думать! Пущай нам больше платят! Банщик Мамона головой лысой качает: — Доброта Государя нашего границ не знает. Оглаживает седую бороду параксилиарх: — Добротою государевой приграничные хищники питаются. Жвалы их ненасытны. Откусывает Батя от ноги индюшачьей, жует, а сам ногу ту над столом воздымает: — Вот это откуда, по-вашему? — Оттуда, Батя! — улыбается Шелет. — Правильно, оттуда, — продолжает Батя. — И не токмо мясо. Хлеб, и то китайский едим. — На китайских «меринах» ездим! — ощеривается Правда. — На китайских «Боингах» летаем, — вставляет Пороховщиков. — Из китайских ружей уточек Государь стрелять изволит, — кивает егерь. — На китайских кроватях детей делаем! — восклицает Потыка. — На китайских унитазах оправляемся! — добавляю я. Смеются все. А Батя мудро палец указательный подымает: — Верно! И покудова положение у нас такое, надобно с Китаем нам дружить-мировать, а не биться-рататься. Государь наш мудр, в корень зрит. А ты, Антон Богданыч, вроде человек государственный, а так поверхово рассуждаешь! — Мне за державу обидно! — вертит круглой головой председатель так, что тройной подбородок его студнем колышется. — Держава наша не пропадет, не боись. Главное дело, как Государь говорит: каждому на своем месте честно трудиться на благо Отечества. Верно? — Верно! — откликаемся. — А коли верно — за Русь! За Русь! — За Русь! Гойда! За Русь! За Русь! Вскакивают все. Сходятся бокалы со звоном. Не успеваем допить, как новая здравица. Кричит Бубен: — За Батю нашего! Гойда! — Гойда-гойда! — За родимого! Здравия тебе, Батя! Удачи на супротивцев! Силушки! Глаза зоркого! Пьем за рулевого нашего. Сидит Батя, пожевывает, квасом кагор запивает. Подмигивает нам. А сам вдруг два мизинца в замок сцепляет. Банька! Ух ты, мать честная! Сердце сполохнуло: не померещилось ли? Нет! Держит Батя мизинцы замком, подмигивает. Кто надо — видит знак сей. Вот так новость! Баня ведь по субботам, да и то не по каждой… Заколотилось сердце, глянул на Шелета с Правдой: для них тоже новость! Ворочаются, покрякивают, бороды почесывают, усы подкручивают. Посоха конопатый мне подмигивает, щерится. Славно! Усталость как рукой сняло. Банька! Гляжу на часы — 23.12. Целых сорок восемь минут ждать. Ничего! Подождем, Комяга. Время идет, человек — терпит. И слава Богу. Бьют часы в зале полночь. Конец трапезе опричной повечерней. Встаем все. Громогласно благодарит Батя Господа за пищу. Крестимся, кланяемся. Направляются наши к выходу. Да не все. Остаются ближние, или по-нашему — опричь-опричные. И я среди них. Сердце бьется в предвкушении. Сладки, ох и сладки эти удары! В зале опустевшем, где слуги быстрые снуют, остались оба крыла, а еще самые проворные и отличившиеся из молодых опричников — Охлоп, Потыка, Комол, Елка, Авила, Обдул, Вареный и Игла. Все как на подбор — кровь с молоком, златочубые огонь-ребята. Проходит Батя из зала большого в зал малый. Мы все за ним следуем — правое крыло, левое, молодежь. Затворяют слуги за нами двери. Подходит Батя к камину с тремя богатырями бронзовыми, тянет Илью Муромца за палицу. Открывается рядом с камином проем в стене. Ступает Батя первым в проем сей, а мы по положению — за ним. Едва вхожу я туда — сразу запах банный в ноздри шибает! И от запаха того голова кружится, кровь в висках молоточками серебряными стучит: Баня Бати! Спускаемся по каменной лестнице полутемной вниз, вниз. Каждый шаг туда — подарок, ожидание радости. Одного понять не могу — почему Батя решил сегодня баню обустроить? Чудеса! Сегодня и златостерлядью насладились да еще, стало быть, и — попаримся. Вспыхивает свет: отворяется предбанник. Встречают нас трое батиных банщиков — Иван, Зуфар и Цао. В возрасте они, в опыте, в доверии. Разные они и по характерам, и по кровям, и по ухваткам банным. Токмо ущерб их роднит: Зуфар и Цао немые, а Иван глухой. Мудро это не токмо для Бати, но и для них — крепче спят банщики опричные, дольше живут. Садимся, разоблачаемся. Помогают банщики Бате раздеваться. А он времени даром не теряет: — О деле. Что у кого? Левокрылые сразу вперед: Воске Серым отбили, наконец, у казначейских подземный Китай-юрод, теперь вся стройка под нами, Нечай с двумя доносами на князя Оболуева, Бубен с деньгами за откупленное дело, Балдохай в Амстердаме правильно затерся с русской общиной, привез черные челобитные, Замося просит денег на личный ущерб — разбил стрелецкую машину. Батя без слова и упрека единого дает ему пятьсот золотом. Наши, с правого крыла не так оборотисты сегодня: Мокрый бился с торговыми за «Одинцовский рай», так ничего пока и не добился, Посоха пытал с приказными преступных воздухоплавателей, Шелет заседал в Посольском, Ероха летал в Уренгой насчет белого газа, Правда ставил колпаки, жег квартиру опального. Только я один с прибытком: — Вот, Батя, Козлова полдела купила. Две с половиною. Батя кошель принимает, на руке встряхивает, развязывает, десять золотых отсчитывает, дает мне законное. Подводит итог дню: |