Онлайн книга «Падшие в небеса.1937»
|
– Я верю, Паша. – Так что плохого в моей фамилии? Клюфт? Вера Клюфт? По-моему, будет звучать неплохо! Вера кивнула головой: – Мне тоже кажется. Только вот моему отцу, ему не докажешь. Ему не нравятся немцы. Он говорит, что в Испании они задушили революцию. Павел отпустил ее руку. Пройдя к столу, сел и, налив себе чая, раздраженно сказал: – В Испании революцию задушили не немцы, а фашисты. Это большая разница. – Я ему тоже об этом говорила, – оправдываясь, ответила Вера. Она подошла к Клюфту сзади и, обняв его за шею, наклонилась к его лицу: – Но он меня не слушает. Говорит, все немцы фашисты. – Ты тоже так считаешь? – Дурачок! – Вера поцеловала Павла в щеку и прижалась к нему всем телом. – Нет, правда? Я же не виноват, что у меня отец был немцем, дед был немцем. Но они жили тут, в Сибири, уже двести лет! Они лечили людей! Что тут плохого?! – Паша. Почему ты передо мной оправдываешься? Мне-то все равно, кто ты по национальности! Ты мой самый любимый человек! Я люблю тебя! Паша, мне все равно, кто ты, хоть вождь племени из Африки! – Вера отпустила объятия и села рядом с Клюфтом за стол. Он, опустив голову, сидел и молча, смотрел на пол. Щукина улыбнулась и вновь погладила Павла по волосам: – Паша, в конце концов, мне жить с тобой. И не надо расстраиваться насчет моего отца! Ну, он такой человек! Он так считает! Паша! Ну что поделаешь? – И все равно мне обидно. Что такого, что я немец? Что в этом такого? Я ж не виноват? – Нет, конечно! Немчик ты мой дорогой! – Вера потянулась и поцеловала его в щеку. Клюфт немного успокоился и грустно улыбнулся: – А знаешь, на работе меня никто до сих пор вот не корил в этом. В национальности моей. Странно. Вера насторожилась: – А что, могут укорить? – Ну, не знаю. Вот мне статью редактор приказал написать. Про буржуазного националиста, прокурора района Таштыпского. Он хакас по национальности. Вот такая петрушка. – А ты? – Что я?! – не понял вопроса Павел. – Ты согласился?! – Вера! Как ты можешь? Как я могу не согласиться! Если бы ты знала, я сейчас на самом передовом краю борьбы! Знаешь, сколько среди нас затесалось этих перевертышей-троцкистов, бухаринцев? Куча! Завтра выйдет номер, почитай мою статью! Про Минусинск почитай! Узнаешь! Про вредителей! Она на первой полосе будет! Я сейчас, Верочка, как говорится, ударная сила редакции! И то ли еще будет! То ли! Вера совсем погрустнела. Она опустила голову. Потянувшись за стаканом, отпила уже остывший чай. Клюфт погладил ее по руке: – В чем дело, Вера? В чем дело? – Я боюсь, Паша. – Чего? – Ты же сам говоришь, пока тебя никто не укорил в твоей национальности. – И что? И не укорят! – Да нет, ты не понял. Ты еще, Паша, ничего не понял. – Да что я должен понять? – Ой, Паша! Страшно мне. За отца страшно. За других людей, которые говорят такие же вещи. Страшно. Они словно заколдованы! – Ты о чем? – О том, Паша. Они все вдруг стали искать врагов! Вот и ты… – А что я? – Что ты говоришь, Паша? Что ты говоришь, ты послушай себя со стороны! – А что такого я сказал? – Клюфт опешил от рассуждений Верочки. – Да ничего. Ты тоже ищешь врагов. Ищешь. Специально. Говоришь про них. А если их нет? – Кого? – не понимал Клюфт свою возлюбленную. – Ну, врагов, Паша. Врагов. Если они просто выдуманные? – Как это выдуманные? – разозлился Клюфт. – Я же сам их видел! Они сидели. – И что? Они признались? Они говорили, что вредили нам? – Да… – Павел вдруг понял, куда клонит Вера. Ему стало не по себе. Она говорила почти его же мысли. Его позавчерашние мысли! Он действительно смотрел на тех людей на скамье подсудимых в Минусинске и сомневался. Он сомневался в их показаниях! Он говорил об этом Смирнову! Но потом, потом он почему-то стал, уверен в их виновности, и вот его любимая говорит ему его, же мысли. Его сомнения! Вера продолжала грустно говорить. Она словно исповедовалась. Павел боялся ее прервать. Голос был тихий и ровный. В нем почти не было интонаций. Просто мысли вслух. Страшные мысли Верочки: – Паша. Вы все как ослепли! Вы все озлобились! Одумайтесь! Вы стали злые. Что за сумасшествие? Паша, это страшно! Страшно! За последние полгода мне стало страшно жить! Все друг друга подозревают! Говорят о каких-то врагах! Ищут каких-то вредителей! И радуются, радуются, когда их находят! И вот ты! Паша, и ты! Мой отец говорит мне по вечерам страшные вещи! Он говорит о врагах на его заводе! Какие враги? Там не было никаких врагов! А совсем недавно арестовали его товарища – дядю Леву Розенштейна! Они с моим отцом дружили лет двадцать! Я выросла с его детьми! Мы вместе играли! И что? Дядя Лева оказался вредителем! Он оказался врагом и, как потом сказал отец, агентом английской разведки! Шпион! Понимаешь, Паша, дядя Лева – шпион! И отец в это поверил! Он радовался, что его арестовали и поймали! А я знаю дядю Леву! Какой он шпион?! Ну, какой он шпион? Ерунда какая-то! Я думала, что ты, ты-то вот работаешь в газете и будешь знать, что происходит! Но вижу, я ошиблась. И ты туда же! Ты строишь планы! Какие планы, Паша? Поймать врагов народа? Павел обомлел. Его любимая говорила страшные слова. Слова, которые, могли крутиться в голове, но которые никогда нельзя было произносить вслух! И он слушал эти слова. Он! Он дал клятву Смирнову никогда не говорить и не слушать об этом! Он нарушил клятву! И заставила его нарушить его любимая! Его самый дорогой и близкий человек, Вера, та, за которую он готов отдать все, даже жизнь. – Пойми, Паша. Это страшно. Страшно. – Вер, ну если это есть, как этого бояться? – слабо попытался протестовать ей Клюфт. – Что есть? Ты веришь в это? Паша? Ты веришь, что те люди в Минусинске были врагами? Павел задумался. Он ничего не ответил. Щукина ухмыльнулась и, грустно улыбнувшись, продолжила: – Паша, а если тебе завтра скажут: вот она – вредитель! Она, Вера Щукина, вредитель, враг народа! Ты поверишь? – Ну что такое ты говоришь? Вера! Как ты можешь? Ты уже переходишь границы допустимого! Ты бьешь ниже пояса! – Нет, Паша, я просто спрашиваю. И хочу понять, как ты себя поведешь в такой ситуации? – Что? Да какая там ситуация? Вера, успокойся! Ты просто расстроена. Ты утрируешь все! Тебе все кажется в черных тонах, такое бывает! Верочка! Подумай лучше о нас! Зачем ты говоришь все это страшное и нелепое? |