Книга Страсти Евы, страница 10 – Анна Пань

В его умных глазах действительно отражается мудрость человека на десятки лет старше. Игру воображения, конечно, никто не отменял, но я всерьез задумываюсь над уверенностью в том, за что недавно ратовала.

− Э-э… интуиция мне подсказывает, что в Корпорации вы трудитесь на руководящей должности, − технично избегаю я дальнейшего развития щекотливой темы.

− Моя дорогая, проницательности вам не занимать, − его искренность превосходит все возможные пределы. − Перед вами доктор биологических наук. Всю свою сознательную жизнь я занимаюсь вирусологией. На сегодня являюсь одним из акционеров Корпорации. Мой комплекс лабораторий − Зона № 1 − располагается в Подмосковье. Что до вас? Слышал, вы мечтаете стать хирургом.

− «Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств», − скромно цитирую я Гиппократа. − Мои мозги не рассчитаны на научные открытия.

Наше общение прерывает звон бокалов в основном зале − заводной цыганский ансамбль завершил выступление. Разделяя общество других гостей, мы перебираемся к бассейну для финальной части празднества. Гавриил Германович снова напускает на себя непреклонный отсутствующий вид, но, что самое поразительное, в своей отчужденности он умудряется выглядеть необычайно органичным.

− Какая удивительная сегодня луна, − зачарованно вглядываюсь я в багровые лунки кратеров на огненно-рыжем диске. − Я обожаю полнолуние. А вы?

− Раз вы любите полнолуние, значит, оно в честь вашего дня, − с видом знатока отвечает он. − Небо чтит его.

− Не знала, что мне оказана такая честь.

− Скоро узнаете, уверяю вас, − в его наступательной интонации заложена угроза или даже приговор, но точно не комплимент.

− А, ясно, − благодарственно киваю я, пальцами вцепляюсь в дужку очков.

«Доктор Гробовой, случайно, не клиент Финкельштейна − моего мозгоправа?»

− Не обижайтесь, моя дорогая, просто прекрасную половину человечества возбуждает всякая мистика, гадания там… гороскопы и прочая ерунда, − возвращается он к тону утратившего вкус к жизни прожженного повесы. − У мужчин аналитический склад ума.

− «Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного», − подзадориваю я его и нарочно меняю тактику: − Не возьмусь спорить с Овидием и говорить за всех ныне живущих женщин, но лично я − реалист. Меня не возбуждают перечисленные вами пункты.

Какое-то время Гавриил Германович задумчиво изучает меня.

− «Женщина − человеческое существо, которое одевается, болтает и раздевается». Быть может, Вольтер ошибся. Вы удивили меня, моя дорогая.

На моем лице наверняка отражаются сложные мыслительные усилия − я тщетно пытаюсь разобраться в замысловатом комплименте или что это было?.. Возвращает мне возможность мыслить здраво проплывающая мимо нас грудастая блонда, выражающая всем своим видом, как будто на лбу у нее бегущая строка: «Я даже болтать не буду, красавчик, а сразу сделаю все, что захочешь!»

− Мне кажется, вы остаетесь солидарны с Вольтером?

− Привычка − вторая натура, − твердо заверяет меня Гавриил Германович, со скучающим видом рассматривая дружно поднимающихся на сцену исполнителей новой музыкальной группы.

− Позвольте вам напомнить насчет привычек. Дурная привычка может опорочить даже добродетель.

− Добродетель… − монотонно протягивает он, как будто слышит незнакомое ему слово. − Увы, меня не заботит добродетель.

− Вы отвергаете добродетель?

− Моя дорогая, должен сознаться, что я не имею привычки лгать. Мой ответ вас разочарует. Оставим тему.

− Вы бежите впереди паровоза.

Гавриил Германович пронзает меня предупреждающим взглядом, но направлено его предупреждение скорее на что-то другое.

− За эту нескончаемую дерзость вас стоит распять и высечь. Будьте благоразумны, госпожа Воронцова. Не искушайте меня более.

«Зверь!»

− Я настаиваю на ответе.

Он досадливо цокает языком в лучших традициях деспотичного учителя, ему только указки не хватает.

− Я не гонюсь за романтикой. Не в моих правилах заботиться о добродетели партнерш, которых я трахаю.

Демон гордости вселился в голову доктора Гробового. Голос разума свято умоляет меня не кусать больше, чем я смогу проглотить, но демоны-во-все-тяжкие затыкают оппоненту рот.

− Что еще есть в ваших правилах, разрешите узнать?

Упрямо воззрившись на Гавриила Германовича в ожидании ответа, я с удвоенной силой впиваюсь ногтями в пораженную кожу ладони, взявшую на себя обязательство груши для битья.

− Столь юному созданию слушать о моих правилах не стоит.

− Ах вот как… − широко приоткрываю я рот в обиде. − Я выросла, к вашему сведению, и настаиваю, чтобы вы перестали кормить меня загадками и поведали о ваших взрослых правилах.

Гавриил Германович не обделяет вниманием мой подвижный рот:

− Моя радость, мне до невозможности хочется покормить вас из ложки, но не обсуждать мои правила. Ни к чему хорошему это не приведет.

− Боитесь рискнуть? − бросаю я, словно вызов.

Гавриил Германович коварно улыбается, обнажая ряд ровных жемчужно-белых зубов. От его соблазнительной улыбки у меня перехватывает дыхание.

− Вы играете с огнем, госпожа Воронцова.

− Покорность не мой конек.

− Быть может, у вас тоже есть правила?

− Д-да… − мой голос слегка дрожит, саму меня бросает в жар. − Это… заповедь.

− Воистину занимательно, − он смотрит на меня с неподдельной заинтересованностью.

Я набираю побольше воздуха в легкие и со всей уверенностью преподношу:

− Современная девушка должна подчиняться власти секса, а не сексу власти.

Зрачки в глазах Гавриила Германовича расширяются. Он еще долго не моргая глядит на меня, но прочесть что-либо в глубокой синеве его глаз невозможно.

− Признаться, госпожа Воронцова, ваша откровенность меня потрясла.

«Признаться, не одного вас!» − корю я себя, дернуло же меня за язык.

А между тем потемневший взор Гавриила Германовича начинает беззастенчиво блуждать по моему телу, как будто перед ним представили долгожданное лакомство.

− Воистину занятная заповедь, − подчеркивает он хриплым сексуальным голосом и с гастрономическим аппетитом облизывается − словно его губы запачканы любимым десертом.