
Онлайн книга «Страсти Евы»
Молчание затягивается, но строгий профиль Гавриила Германовича отбивает у меня желание отвлекать его от любования произведением искусства. Во всем господствующем мужском естестве этого холеного доктора чувствуется подавляющая энергетика. Я не побоялась бы даже сказать, ему подвластно подчинять себе чужую волю и завладевать чужими мыслями, раз мысль расстаться с ним пугает меня аж до ломоты в костях. Сама не зная почему, я ощущаю себя маленькой капризной девочкой, которая хочет с упрямым бешенством вцепиться в него, как в куклу, и никому не отдавать. Честно говоря, ранее настолько диких чувств у меня не возникало. − Вы увлекаетесь живописью? − набираюсь я храбрости. − Живопись вдохновляет меня, − Гавриил Германович даже не соизволяет оторвать взгляд от полиптиха. − Что до вас, моя дорогая? − Я не большой знаток живописи и дилетант в области искусства, − скромничаю я, опуская глаза к шипящим пузырькам в бокале. − Если судить об аллегориях Уотса, то они настолько проникновенные и страстные, что своей динамикой и точной светопередачей увлекают меня в эпицентр происходящего действа. Когда я смотрю на задумку полиптиха, то вижу вечную борьбу между светом и тьмой внутри самого человека. Выбирая тот или иной путь, мы строим свою жизнь. Драматичный взмах длинных ресниц Гавриила Германовича обращается в мою сторону, его проникновенный взгляд под стать расслоенному настроению полиптиха − в одиночестве вечной мглы проглядывается слабый проблеск света. − Я полностью разделяю ваше мнение, − охотно соглашается он. − На войне же мы будем биться до победного конца, пока в результате не смиримся с неизбежностью. − Нельзя сдаваться. Нельзя во всем полагаться на волю случая. Право выбора пересечения черты остается за нами. Мы решаем: творить добро или причинять зло. − «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно», − смотря мне прямо в глаза, возражает он цитатой из «Преступления и наказания» Достоевского. − Есть еще «искупление», «всепрощение» и «вознесение», − неустанно доказываю я обратное своими словами, боясь разрушить созданную между нами идиллию, которая так неумолимо ускользает. − Для этого на полиптих помещена «Аллегория Надежды». − У вас тонкий вкус, − поощрительно произносит Гавриил Германович, не выказывая внешних эмоций. − Я буду счастлив видеть вас у себя в родовом имении на севере Чехии. Вы сможете насладиться картинной галереей подобной тематики. − Спасибо за приглашение, − мямлю я, рассеянно уставившись обратно на полиптих, чтобы унять дрожь в руках. − Я не представляла, что вы настолько любите живопись. Могу я узнать, вы только коллекционируете картины или пишете сами? − Пишу… иногда… для себя, − с нежеланием признается он, как будто признание из него вытягивают клещами. − Уверяю вас, бездарная мазня, не более. − Вы чересчур самокритичны. − Вы даже не представляете, до какой степени, − его губ касается слабая улыбка, взгляд остается серьезен. «Ах, вы посмеиваетесь надо мной, доктор Гробовой!» − Представляю. Вы из тех мужчин, которые все берут по максимуму, − в тон ему замечаю я. В глазах Гавриила Германовича мелькает удивление, которое к моему ответу фактически не имеет отношения. − Абсолютная правда, я всегда и во всем сверху. − Ничем не брезгуете? Идете по головам? На мой бестактный пассаж он и бровью не ведет: − Меры кнута и пряника. − Ух ты, какая жестокость, − саркастично качаю я головой, и откуда у меня взялось столько бесстрашия? − Лично я за принцип диалога. Кнут и пряник применяют варвары для дрессировки животных. Стрела попадает точно в цель. За считанные секунды между нами возникает пауза, отдаляющая нас друг от друга на недосягаемое расстояние. Гавриил Германович раздраженно щурится, в его видящих насквозь синих глазах сквозит ледяной блеск, от которого у меня сводит мышцы где-то глубоко в животе. − Быть может, моя дорогая, когда диалог заходит в тупик, − острым взглядом он обводит мое лицо с тем же успехом, что движется скальпель по горлу, − кнут отлично решает созданную проблему. Слова походят на предостережение, которое разнится с безобидной полуулыбкой, внезапно возникшей на его устах. С ювелирной точностью вымерена грань черного и белого − игра маньяка с жертвой перед расчленением. «Никогда бы не легла под нож такого доктора-хирурга!» − Шестое чувство мне подсказывает, что вы бесчеловечны не только по отношению к себе. − Не более чем к самому себе, уверяю вас, моя дорогая. − Скажите, Гавриил Германович, вы приветствуете дрессировку? − Жесткая дисциплина − двигатель успеха. «Мир родил диктатора!» − Могу я узнать, род вашей деятельности? Вы доктор в области диктатуры? Гавриил Германович изумленно изламывает свою изящную бровь и склоняет голову на бок, отчего концы его волос послушно скользят по острым скулам, точно по лезвию скальпеля. − Вашему дерзкому рту я бы преподал один весьма полезный урок диктатуры. Впредь будьте осторожны, госпожа Воронцова. Время от времени мы с вами будем видеться в ОМА. От квантового скачка в нашем диалоге я распахиваю глаза и рот одновременно. − Не может быть… − Представьте себе, − прибавляет он, пристально глядя на мои приоткрытые губы. Король Коварства и Интриг Злой Рок сыграл со мной злую шутку! − Не думала, что вы преподаете. Гавриил Германович полон внимания: − Чем же я плох? − Э-э… я не хотела вас обидеть, − спешу я с извинением, от неловкости не зная, куда деть руки. − Я хочу сказать, что вы не то чтобы не достаточно умны для должности профессора, просто, по моим представлениям, вы выглядите моложе. Э-э… не так молодо, конечно, как мой школьный учитель биологии. − Воистину немолод и для вас, моя дорогая. Вам восемнадцать. Вы только окончили школу. − Для меня вы в самый раз… − я судорожно сглатываю, как глупенькая рыбка, попавшись в ловко расставленные сети бывалого рыбака. − По статистике женщины взрослеют раньше мужчин. Разница в возрасте − условность клипового мышления урезанного мировоззрения индивида, заклейменного стереотипами неразвитого общества. Таково мое мнение. На мой взгляд, вам от силы тридцать пять. − Быть может, вы заблуждаетесь, − каверзно выдает он полувопрос-полуутверждение. |