Онлайн книга «Великое зло»
|
– Дневник подлинный, – возмущенно перебил Тео. – Что тебе нужно, Эш? – Я все утро тебе названивал. Надо решить тот вопрос с Ренуаром. Сегодня. – А я уже сказал: в наших книгах есть запись о продаже, так что обсуждать нечего. – Есть что. И ждать это больше не может. – Что за Ренуар? – спросила Минерва. Эш пояснил: – Тиммонсон заявила, что дед ее клиента действовал под принуждением, когда в тридцать седьмом году продавал картину. Ева сокрушенно вздохнула. – Несчастные люди… Их преследует память о потерянных близких и фамильной собственности. Грустно все это… – Эш, мы сто раз обсуждали это. Есть письма. Никакого принуждения не было. – Тогда чего ты ждешь? Свяжись с Тиммонсон, представь доказательства. Вчера на адрес банка пришло судебное предписание. Если дело дойдет до процесса, на адвокатов придется потратить целое состояние. Я не хочу бросать деньги на ветер. – Дэвис продал нам Ренуара и приобрел Дюрера, – повторил Тео. – Так займись этим, Тео. И давай уже наймем кого-нибудь для работы в галерее. Сколько можно тянуть и предаваться скорби? – Эш обращался к брату, но смотрел при этом на Минерву. – Все время давно вышло. Повисла неловкая пауза. Ева заполнила ее, предложив Эшу яичницу. Тот посмотрел на брата и Жас. – Да, тетя Ева, с удовольствием. Мне нравится, как вы готовите. И я с радостью послушаю, что Жас думает о найденном дневнике. Тео встал, отшвырнул салфетку и вышел из комнаты. Молчание нарушил только грохот удаляющихся шагов. – Тебе надо быть терпимее с братом, – сказала Минерва. – Не таким жестким. С ним так нельзя. – Сколько еще с ним сюсюкать? Мы на грани катастрофы. Тяжба нас разорит. Может, ему полечиться? – Это не так просто, – сказала Минерва. – Я пытаюсь с ним работать. Это требует времени. – Времени? Скажи уж, вечности… И до смерти Наоми было плохо. А сейчас вообще невозможно. – Тео одержим, – сказала Ева. Минерва и Эш уставились на нее в изумлении. Жас поняла, что раньше тетушка ничего подобного не говорила. – Да, после смерти Наоми у него черная полоса, но… – начала Минерва. Ева повторила: – Нет. Все куда серьезнее. Он одержим. – Что ты имеешь в виду? – Мальчики росли на моих глазах. Проблемы между ними возникли чуть не с рождения. Я, конечно, слышала твои разъяснения, но все эти психологические материи для меня пустой звук. Их взаимную неприязнь психологией не объяснить. Поскольку сама я не мать и не психотерапевт, я всегда принимала твои слова на веру. Но со вчерашнего вечера, когда мы снова достали «говорящую доску», я смотрю на вещи иначе. Под другим углом зрения. Ева остановилась. Теперь она взвешивала каждое слово. – Здесь отравлен самый воздух. С давних пор. Пора нам это признать. – О чем, черт возьми, ты говоришь? – спросил Эш. Ева посмотрела сестре прямо в глаза. – Что тебе известно о смерти нашего деда? – Было поздно, половину ламп уже погасили. Ты и дедушка спускались по лестнице и не заметили кошку. Дедушка споткнулся и ухватился за тебя. Ты споткнулась тоже. Вы оба упали. Ты сломала бедро, он – шею. Ева опустила взгляд в тарелку, будто надеясь найти там подсказку. – Он добрался до тебя, Минерва. Так же, как раньше до меня. Я это поняла. Он пугал тебя во время сеансов, а потом успокаивал. Шептал всякую чепуху, подбадривал, утешал… Ничего слишком явного, ничего особо травмирующего. Поначалу. Но он хотел большего. Куда большего. Она все еще не отводила взгляда от тарелки. – Это было неправильно. Ужасно неправильно. Жас наблюдала, как Ева сжимает и разжимает лежащие на коленях руки. – Никакой кошки не было. – Почему же я решила, что была? – Это я сказала всем. Про кошку. – А что тогда случилось на самом деле? – Несчастного случая не было. Я толкнула его нарочно. Пока он не успел сделать с тобой то, что сделал со мной. Ева резко отодвинула от себя тарелку. Та задела стакан с соком, стакан опрокинулся. Ярко-оранжевая жидкость разлилась по льняной скатерти. Ева положила поверх пятна салфетку, поставила стакан на место и повернулась к сестре: – С каждым сеансом он становился все ненасытнее. Я не знаю психологического обоснования, не помню его собственных объяснений, – но он верил, что Призрак существует. Наш дедушка, раскрыв рот, слушал его речи. Как ты там это называешь – ассоциативный синдром? Психическое расстройство? Не уверена, я не специалист. Но он создал монстра и получал от него приказы – и сам превратился в монстра. В эмоционального вампира; и мне становилось невыносимо от мысли, что он сожрет и тебя тоже. Я не думала, что он умрет. Не знаю, что я тогда думала. Я просто очень разозлилась и испугалась. Сначала утащила доску в библиотеку, затем пошла в дедушкину комнату и разбудила его. Сказала, что в библиотеку явился дух и что он использует доску без нас. Сказала, что он что-то пишет. Что надо его отпустить, а если мы этого не сделаем, то он нас накажет. Я сказала дедушке, что мне очень страшно, и позвала в библиотеку. Когда он спускался по лестнице… я его толкнула… Она замолчала. По щеке сползла одинокая слеза. – Защитить меня? – ошеломленно повторила Минерва. – И все это время ты молчала? Голос Евы дрогнул. – Все вышло неправильно. Минерва встала, обошла стол и подошла к сестре. Подтянула стул Тео, села и обняла плачущую Еву. – Какой страшный груз – нести это в одиночку так долго. Почему ты ничего мне не сказала? Ну почему? Две сестры посидели, обнявшись, а потом Ева отодвинулась и ответила: – Сейчас главное – Тео. Все эти россказни о Призраке… Тео полагает, что с ним можно наладить контакт. Из того, что мы с тобой видели детьми, – что было реальным? Я всегда думала, что дедушка сам говорит за Призрака, но сейчас я уже ни в чем не уверена. Чему мы недавно стали свидетелями? Призрак опять здесь? Что-то не так. С нами. Со всеми нами. Мы должны разобраться. Ева выпрямилась и дрожащей рукой взяла чашку. Поднесла ее к губам, отхлебнула остывший кофе. – Если в твоей комнате на стене висит картина, то можно прожить с нею всю жизнь. Однажды утром ты просыпаешься, и свет падает на нее как-то иначе, и ты видишь ее как будто впервые. Тео подавлен. Он всегда таким был. Он родился таким. Лечение не помогло. И ничего не помогает. А сейчас ему становится хуже. Я вижу это по его глазам. Сейчас я это вижу. Он одержим, и теперь ему нужна более серьезная помощь, чем мы оказывали до сих пор. |