Онлайн книга «Клад адмирала»
|
– Копать, где, по его словам, золото, предлагали тоже, наверно? – Предлагали. Когда он отказался, копали сами. Представьте себе, в Беловодовке наткнулись на золотой клад. Мелкие самородки, самый крупный – тридцать два – тридцать три ли грамма, царские империалы и червонцы, золотой лом. Три килограмма в общей сложности. К колчаковскому это золото не имело отношения. Это в тридцатых годах приемщик Верхнекитатского торгсина инсценировал налет на торгсин, краденое на родине спрятал. Совершенно случайная, словом, находка. – Веревкин, наверно, так не сказал, – заметил Зимин. – Он не знает. Не сообщали ему. – Лестнегов немного помолчал. – Да, вы о Тютрюмове спрашивали. Его застрелили при попытке к бегству. – Хм. – Зимин посмотрел на хозяина дома. – Веревкин говорит, его хоронили с почестями. – Да, так оно и есть. Единственное, пожалуй, точное из всего, что он говорит. Я не знаю, почему так вышло. Но, думаю, не ошибаюсь: о последнем «подвиге» Тютрюмова знали единицы, слава командира частей особого назначения у него была громкая, и кто‑то, видно, порешал, в губернии или повыше, и заключение вынес: чем объявлять лихого рубаку‑мертвеца подлецом и изменником, лучше сделать его героем борьбы за установление Советской власти в Сибири. Улица его имени была. Правда, недолго. После глухая тишина вокруг его имени образовалась. Но напрочь имя никак нельзя было стереть, поскольку оно с ненайденным адмиральским кладом переплелось. Нам под расписку о неразглашении в начале шестидесятых, в шестьдесят втором году, разрешили в горкоме ознакомиться с некоторыми документами, касающимися исчезнувшего в районе Пихтовой клада. Так сказать, оказали высокое доверие. В расчете на нашу помощь в поисках золота. Я некоторые страницы украдкой, грешен, выписал, сохранил. Сейчас покажу. Лестнегов чуть подался в кресле вбок, опустил руку: портфель с медными сломанными застежками лег на стол. – Вот здесь, – сказал, постучав пальцем по портфелю, – хранится все, относящееся к кладу. А вот – те самые выписки, – извлек и подал Зимину тоненькую картонную папку, на которой было написано: «Допрос Степана Тютрюмова, бывшего командира частей особого назначения (Пихтовский уезд). Допрос проведен в г. Пихтовом 2 сентября 1920 года». – Читайте, – коляска неслышно, плавно откатилась от стола. – Подождите, Тютрюмова с почестями где похоронили? – прежде чем воспользоваться приглашением приняться за чтение, спросил Зимин. – На той станции, где был застрелен. – Все верно. – Что верно? – То, что герой‑то герой, но рядом с Прожогиным ему места не было. Однако торжественные похороны Тютрюмова означали для людей, что красный прославленный командир не убивал все‑таки секретаря укома. Но тогда, готов спорить, убийцей Прожогина был объявлен Взоров? – Зимин посмотрел вопросительно на хозяина дома. – Вы больше, чем я думал, сумели разузнать, не ожидал, – похвалил Лестнегов. – Вообще‑то назван был безымянный белый офицер. Но подразумевался, конечно, Взоров. – Достойная честного человека слава, – грустно усмехнулся Зимин. – Не позавидуешь, – согласился Лестнегов. Во второй раз предложил: – Читайте. На листе под обложкой в правом верхнем углу стояло: «При допросе гр‑на Тютрюмова присутствовали следующие товарищи: Малышев В. К. (представитель Сибревкома), Берлинских А. С. (ст. следователь Новониколаевской Чрезв. Комиссии), Дорофеев С. И. (начальник Пихтовской уездной ЧК). * * * Бердинских: В ночь с 22 на 23 августа вы исчезли из Пихтового. Объясните комиссии – куда и что этому предшествовало? Тютрюмов: Я не исчез. Отбыл с поездом в Новониколаевск с докладом. Бердинских: А по пути, в поезде, на вас было совершенно нападение… Тютрюмов: Да. Малышев: Это вы уже говорили. Не будем повторяться. Вечером 22‑го вы велели подготовить трех лошадей для поездки. Куда и с кем? Тютрюмов: Я приготовил коней по просьбе товарища Прожогина, сам же выехал в Новониколаевск. Малышев: Как он объяснил, зачем ему верховые лошади? Тютрюмов: От ничего не объяснил. Сказал, что ему нужно, что вернет коней до полудня. Больше разговора у нас на эту тему не было. Малышев: Вы состояли в дружеских отношениях? Тютрюмов: Нет. Просто в хороших. Бердинских: Как часто вы виделись в Прожогиным? Тютрюмов: Ежедневно. Разумеется, когда я или он не бывали в отлучке. Бердинских: В какое время дня встречались 22‑го? Тютрюмов: Вечером. Поздно вечером. Малышев: Он вызывал вас или вы пришли по личной инициативе? Тютрюмов: Какое это имеет значение? Бердинских: Отвечайте на вопрос. Тютрюмов: По личной. Малышев: О чем шел разговор? Тютрюмов: Он спрашивал о положении с бандитизмом в районе. Особенно интересовался бандой Пушилина‑младшего. Бердинских: Он был один? Тютрюмов: Да, один. Бердинских: Никто не заходил к Прожогину во время вашего разговора? Тютрюмов: Никто. Бердинских: Вам что‑нибудь говорит фамилия Взоров? Тютрюмов: Нет. Совсем ничего. Бердинских: Подумайте еще. Тютрюмов: Я подумал. Ничего. Бердинских: Вы были на становище Сопочная Карга? Тютрюмов: Несколько раз. Бердинских: Меня интересует день 23 августа. Тютрюмов: Нет. Я объяснял уже, что выехал поездом… Бердинских: При аресте у вас был отобран револьвер системы „смит‑вессон“. Пули, которыми были убиты Прожогин и Взоров, выстрелены из вашего револьвера. Так показала экспертиза. Тютрюмов: Этого не может быть. Какая‑то ошибка. Бердинских: Ошибки нет. Тютрюмов: Мне тогда нечего сказать. Бердинских: 23‑го же августа убиты милиционер Маркушин и телефонистка Ольга Камышова, взломан сейф в кабинете Прожогина. Вам не кажется, что между событиями в Пихтовой и на Карге есть связь? Тютрюмов: Почему мне должно казаться? |