Онлайн книга «Мерсье и Камье»
|
1. Безденежье – зло. Но оно может обернуться благом. 2. Что потеряно, то потеряно. 3. Велосипед – большое благо. Но если его неправильно использовать, он становится опасен. 4. Сидение на мели наводит на мысли. 5. Бывают две потребности: в том, что у вас есть, и в том, чего у вас нет. 6. Интуиция толкает на безрассудства. 7. То, что извергается из души, никогда не бывает потеряно. 8. Когда чувствуешь, что в карманах у тебя с каждым днем тают последние средства, рушится самая стойкая решимость. 9. Мужские штаны погрязли в рутине, особенно гульфик, который следовало бы перенести в промежность и придать ему форму подвесного кармашка, благодаря чему, независимо от низменных мочеиспускательных проблем, мошонка могла бы спокойно дышать свежим воздухом, оставаясь вне досягаемости для любопытных. Естественно, кальсоны следовало бы исправить в том же направлении. 10. Вопреки распространенному мнению, есть места в природе, где Бога как бы нет. 11. Что бы мы делали без женщин? Изменили бы привычки. 12. В душе четыре буквы, но полтора или даже чуть не целых два слога. 13. Что можно сказать о жизни такого, что бы не было уже сказано? Очень многое. Например, что ее вечно заносит черт-те куда. Они ни на секунду не выпускали из виду намеченной цели. По мере того как шло время, им все больше казалось, что стремиться к этой цели надо спокойно и не теряя головы. И, будучи еще достаточно спокойными для того, чтобы знать, что спокойствие они уже утратили, они приняли удачное решение отложить все действия на завтра, а если понадобится, то и на послезавтра. Итак, они в превосходном расположении духа вернулись в квартиру к Элен и без малейших церемоний уснули. И на другой день они даже отказались от милого времяпрепровождения, столь уместного дождливым утром, так хотелось им свежими и бодрыми выйти навстречу грядущим испытаниям. Часы били полдень, когда они вышли из дома. Под аркой они остановились. – Какая славная радуга, – сказал Камье. – Зонтик, – сказал Мерсье. Они переглянулись. Камье вернулся на лестницу. Когда он вышел с зонтиком, Мерсье сказал: – Как ты долго. – Ну, знаешь, – сказал Камье, – раз на раз не приходится. Раскрыть? Мерсье долго смотрел на небо. – А как ты сам думаешь? – сказал он. Камье вышел на улицу и подверг небо тщательному осмотру, поочередно поворачиваясь на север, восток, юг и запад. – Ну? – сказал Мерсье. – Погоди-погоди, – сказал Камье. Он вышел на середину мостовой, желая свести к минимуму возможность ошибки. Наконец он вернулся под арку. – На нашем месте, – сказал он, – я бы не раскрывал. – А собственно, почему? – сказал Мерсье. – Как мне представляется, дождь зарядил надолго. Ты даже весь вымок. – По-твоему, надо раскрыть? – сказал Камье. – Я этого не говорю, – сказал Мерсье. – Я только не понимаю, когда же мы его раскроем, если теперь мы его раскрывать не будем. Пожалуй, его следовало рассматривать скорее не как зонтик от дождя, а как зонтик от солнца. В состоянии покоя расстояние между наконечником самого зонта и концами спиц составляло немногим больше четверти от общей длины. Рукоятка заканчивалась янтарным шаром с шишечками. Ткань была, вернее, когда-то была красного цвета, хотя местами этот цвет сохранился и поныне. По периметру еще уцелели нерегулярно повторявшиеся участочки бахромы. – Посмотри на него хорошенько, – сказал Камье. – Нет, ты посмотри. Да возьми его, он тебя не укусит. – Назад! – крикнул Мерсье. – Откуда он вообще взялся? – сказал Камье. – Я купил его у Хана, – сказал Мерсье, – зная, что у нас один плащ на двоих. Он заломил шиллинг, и я получил свое за девять пенсов. Он чуть не накинулся на меня с поцелуями. – Должно быть, начинал этот зонтик в преддверии девятисотых, – сказал Камье. – По-моему, это был год Ледисмит, на Клипе. Помнишь? Великолепное время. Что ни день – праздник в саду. Будущее представлялось лучезарным. Можно было надеяться буквально на все. Люди играли в осажденных. Мерли как мухи. От голода. От жажды. Бах! Бах! Последние патроны. Сдавайтесь! Никогда! Люди ели трупы. Пили собственную мочу. Бах! Бах! Еще двоих потеряли. Крик с вышки. На горизонте пыль! Движется колонна! Языки почернели. Все равно ура! Ра! Ра! Не воронье ли кружит? Артиллерийский сержант умирает от радости. Мы спасены. Веку было два месяца. – А посмотри на него теперь, – сказал Мерсье. – Как ты себя чувствуешь? – сказал Камье. – Все время забываю спросить. – Когда спускался по лестнице, чувствовал себя хорошо, – сказал Мерсье. – Теперь похуже. Пучит, если хочешь знать, но не так, чтобы лопнуть. А ты? – Пробка, – сказал Камье, – посреди бушующего океана. – Самое время нанести удар, – сказал Мерсье. – Что до этого портативного убежища, – сказал Камье, – полагаю, что лучше приберечь его для самых жарких дней. Солнце мечет свои жгучие лучи с беспощадно синего неба. А у нас – ни одной шляпы. – С тем же успехом можно его немедленно выбросить, – сказал Мерсье. – Я с удовольствием, – сказал Камье. – Мы будем лежать врастяжку в тени тисов, – сказал Мерсье, – с утра до вечера. – Каких тисов? – сказал Камье. – Не важно каких, – сказал Мерсье. – А если не будет тисов? – сказал Камье. – Уж найдем как-нибудь, – сказал Мерсье. – В этой злосчастной стране, – сказал Камье, – есть целые департаменты, где не то что тисы, ни одно деревце не растет, вообще ни одно, и самые дерзновенные кусты в высоту не больше метра. – В знойное время года мы будем избегать этих мест, – сказал Мерсье. – У тебя на все найдется ответ, – сказал Камье. – Это разве ответы, – сказал Мерсье. – Так что, выбрасываем? – сказал Камье. – Мы в сомнениях, – сказал Мерсье. – Мы в сомнениях, выбрасывать или нет, – сказал Камье. – Какие у нас доводы? – Я вижу два, – сказал Мерсье. – Но насколько они основательны? Вот что надо решить. – Я нам скажу, – сказал Камье, – когда я их узнаю. – От солнца или не от солнца, – сказал Мерсье, – на какое-то время он может защитить нас от дождя. Я хочу сказать, с ним мы какое-то время, возможно, будем не такие мокрые, как без него. – А другой? – сказал Камье. – Другой что? – сказал Мерсье. – Другой довод, – сказал Камье. – В том-то и дело, – сказал Мерсье. – Его ухватить, наверно, немного сложнее. |