Книга Однажды в Париже, страница 75 – Дарья Плещеева, Дмитрий Федотов

В восемь в кабинет наконец заглянул кардинальский паж Франсуа.

— Меня послали за вами, господин де Голль.

Анри встал и потянулся. Затем в который уже раз вздохнул и последовал за юношей в кабинет его преосвященства.

* * *

Ришелье вернулся из театра с последней репетиции и был сильно недоволен. «Тюильрийскую комедию» он собирался показать двору четвертого марта, и сама Анна Австрийская собиралась прийти на спектакль. Считалось, что комедию сочинил кардинал, но на самом деле он написал план и сделал кое-какие наброски. Способ быстрого сочинения пьес Ришелье изобрел сам: поскольку и в комедии, и в трагедии пять актов, нужно всего лишь нанять пять драматургов и поделить меж ними акты. Сперва он наметил четверых — аббата Буаробера, Гийома Кольте, л’Этуаля и Жана де Ротру. Потом присмотрел пятого — Пьера Корнеля. На сочинительство им был отпущен месяц.

Вот Корнель и преподнес неприятный сюрприз: внес исправления в уже одобренный кардиналом третий акт. А поскольку присутствовал на репетиции, то и получил нагоняй. В придачу недовольный кардинал уменьшил его гонорар. Зато Кольте удостоился похвалы. Актеры же получили приказ восстановить третий акт таким, каким его задумал Ришелье, и схватились за головы — времени оставалось очень мало.

Вернувшись в кабинет, кардинал выгнал оттуда дежурных пажей и писцов, остался только отец Жозеф.

Капуцин не стал сразу докладывать об открытии лейтенанта де Голля. Видя, что его преосвященство садится не за стол, а в стоящее у окна кресло, отец Жозеф принес покрывало и укутал кардинальские колени — чтобы потом не чистить мантию от кошачьей шерсти. Кошки прибежали на первый зов. И лишь когда кардинал немного успокоился, отец Жозеф осведомился о репетиции. Ришелье рассказал ему о самоуправстве Корнеля и спросил, что слышно о другой репетиции, в Лувре. Он хотел знать, как король справляется со своим «Мерлезонским балетом». И капуцин, начав с танца арбалетчиков, осторожно перешел сперва к шалостям л‘Анжели, а потом — к поэтическим упражнениям короля.

— Проклятье!.. — только и смог сказать на это кардинал. — Что же предпринять, чтобы новость не разлетелась по всему Парижу?

— Ничего такого, что показалось бы Парижу странным и непонятным, — сразу ответил отец Жозеф. — Мои люди сообщили мне кое-что любопытное…

Совещание между его преосвященством и капуцином длилось минут двадцать. Затем кардинал сделал кое-какие распоряжения и велел позвать писцов. Не прогоняя кошек, он стал диктовать письма. А отец Жозеф занялся просмотром не самой важной корреспонденции. Кое-что он откладывал в особую папку — для Теофраста Ренодо и его «Газеты»…

Когда появился де Голль, кардинал сидел в кресле и играл с двумя кошками — беленькой Мириам и серой Лодоиской. Чтобы не чистить мантию от шерсти, он укрыл колени большим покрывалом. У его ног лежал Фелимор. Серполетта забралась на спинку кресла и, чудом удерживая равновесие, умывалась. Пушистый хвост свешивался на кардинальское плечо.

— Входите, господин де Голль, — сказал Ришелье. — Входите, не бойтесь.

Анри достал из-за пазухи сложенный лист.

— Ваше высокопреосвященство, это мне не пригодилось. Аббат де Гонди искусно избегал дуэли, а я не настаивал.

— Я знаю, господин де Голль. Надо бы, конечно, пустить это в ход… Ладно, бросьте в камин.

Приказ о заключении аббата в Бастилию полетел в огонь.

— Скажите, месье де Голль, вас что-либо привязывает к Парижу? — вдруг спросил капуцин.

— Я был бы рад уехать из Парижа, святой отец. Но я на службе его преосвященства. И если его преосвященство прикажет, я выполню любое поручение, хоть в Париже, хоть в провинции.

— Скоро начнется большая война, — сообщил отец Жозеф. — Вы были хорошим офицером. Возвращайтесь в армию, месье де Голль. Будет объявлен рекрутский набор и созданы новые полки. Вас ждет блестящая армейская карьера вдали от Парижа. Бумаги о вашем переводе в полк Кариньи получите завтра. Пока будете командовать ротой. Через полгода, возможно, у вас будет свой полк.

— Я буду помнить о вас, — добавил кардинал и взмахнул ленточным бантиком. — Вы — честный служака, господин де Голль, и потому Париж не для вас. А вы — не для Парижа.

— Благодарю за прямоту, ваше высокопреосвященство, — с облегчением поклонился Анри. — Но до завтрашнего дня я — лейтенант конной гвардии вашего преосвященства. Будут какие-нибудь распоряжения? Кому я должен передать роту?

— Это еще не решено, — покачал головой капуцин. — Кроме того, вы получаете месячный отпуск. И я вам советую провести его дома, в Бретани. У вас же там родовые владения?

— Да, замок и городской дом в Геранде.

— Где это?

— Геранда почти в устье Луары, от Парижа — сорок с небольшим лье, святой отец.

— Очень хорошо. А если бы вы нашли там себе невесту, чтобы из военных походов возвращаться домой, к семье, не заезжая в Париж, было бы вовсе замечательно. Я думаю, ваша родня уже присмотрела для вас девицу с хорошим приданым, — сказал кардинал.

— У меня нет невесты, ваше преосвященство, — помрачнел де Голль.

— Вы так это сказали, будто у вас нет ни денег, ни чина, ни знатных покровителей и вам приходится ночевать под Новым мостом, — поморщился Ришелье. — Однако вам пора жениться. Неужто нет никого на примете? При дворе столько молодых красавиц…

Анри опустил голову.

— Неужели вы любите замужнюю даму? Побойтесь Бога! Прелюбодеяние — великий грех, — напомнил капуцин.

— Нет, святой отец… но… — де Голль никак не мог решиться сказать.

— Говорите уж прямо, как всегда. Тут перед вами два прелата, есть кому дать отпущение грехов! — развеселился вдруг кардинал.

— Она — невеста другого мужчины, — тихо вымолвил Анри.

Капуцин и кардинал переглянулись.

— Отец Жозеф, велите кому-нибудь из пажей пригласить сюда мадам де Комбале, — велел Ришелье.

Анри содрогнулся.

Ходили слухи, что кардинал не прочь выдать племянницу замуж — хотя бы для видимости соблюдения приличий. Де Голль вспомнил, как улыбалась ему эта дама. Неужели и тут — интрига?!

Похоже, племянница кардинала знала, что ее позовут, и ждала поблизости. Она появилась, улыбнулась, а следом за ней, опустив голову, вошла другая дама в накидке с капюшоном, из-под которого был виден лишь кончик носа. Появилась и третья особа женского рода — известная своими похождениями фрейлина королевы Франсуаза де Базиньер де Шамеро, которую придворная молодежь втихомолку прозвала «прекрасной развратницей».

— Мадемуазель де Шамеро, вы узнаете этот предмет? — отец Жозеф взял со стола медальон.

— Да, святой отец.

— Расскажите господину де Голлю, как он к вам попал.

— Я видела, как одна особа выкинула его из окна комнаты, где дежурят фрейлины. Мне это показалось странным, я выглянула в другое окно, велела слуге подобрать медальон и принести ко мне. Затем я открыла медальон… — мадемуазель де Шамеро взглянула на кардинала, словно спрашивая, продолжать ли.