Онлайн книга «Невеста из ниоткуда»
|
– Попить принеси, а то тут душновато как-то. И это… мне бы в туалет надо. – Э… Куда? – В сортир, в нужник, в уборную!!! – рассерженно заорала девчонка. – Пописать, короче. Понял, дебил? – А-а-а! – пацан закивал головою. – Так бы сразу сказал… сказала. Ну, пошли. Щурясь от солнца, Женька с удовольствием вышла во двор, вдохнув полной грудью терпкий майский воздух, напоенный запахом первой листвы и пряных трав. Синее, с белыми клочками облаков небо казалось нарисованным, как и этот деревянный замок, словно из волшебной сказки, легкий ветерок ласкал… – Эвон, туда иди, на задворье. Гречко потянул девушку за руку. – Вона! За хоромами, как поняла Тяка, на заднем дворе громоздились какие-то неошкуренные бревна, тес, а позади, у самого частокола, виднелось небольшое строение – то ли абмар, то ли банька. – А ты что стоишь-то? – расстегнув пуговицу на джинсах, Женька обернулась. – Извращенец, что ли? – Интересно мне. – Хо! Интересно?! Ах ты полудурок… – Интересно – дева, и в портах. Почему не в сарафане варяжском, не в платье? – А ты по лесу-то в сарафане побегай, ага! – По лесу? Да, не очень-то лихо. – Гречко неожиданно засмеялся. – Лучше уж тогда и правда в портах. Токмо ведь не дело деве по лесам бегать, ее дело замуж выйти да деток рожати, вскармливати. – Деток рожати, – скривившись, передразнила Женька. – Умный ты, как я погляжу. Ладно, уйди уже, дай пописать. Справив свои дела – не особо-то и хотелось, но раз уж на улицу вышла, – пленница застегнула джинсы – эх, их еще зашить бы! – и снова огляделась вокруг. Высокий частокол не давал никакой возможности хоть как-то через него перебраться… хотя, если б были веревки да пара карабинов… Да можно и без карабинов, связала бы «стремя», веревку б на бревно закинула – и поминай как звали! Впрочем – а куда бежать-то? Да все равно… лишь бы из плена вырваться. Для начала хотя бы… А там поглядим. А ведь мысль! Где-нибудь веревку найти. Где… У пацаненка этого спросить? Типа – повеситься… – Все? – любопытствуя, выглянул из-за угла Гречко. – Дела свои справила? Тогда милости прошу в горницу. Не велено тебе на дворе бытии. – Это кем это не велено?! – вскинулась Тяка. – Да я… – Сказано, ежели кочевряжиться будешь, Кондея позвати… тот с кнутом придет, охолонит. Звать? – Черт ты худой! Погрустнев, Женька махнула рукой – связываться с кнутом не хотелось, знала – с этих чертей станется, вполне могут всыпать плетей, с удовольствием даже. И снова узилище, унылая полутьма, сундук, лавки. И мысли, мысли, мысли… Такие, что хотелось умереть! Их нужно было гнать, и Женька гнала, как умела… Усевшись к окну, пленница все смотрела во двор, все пыталась хоть что-то высмотреть, а что – не знала сейчас и сама. Что-то. Чтоб помогло выбраться отсюда. Или кого-то, кто бы помог. Никого и ничего подобного через оконце, увы, не виделось. Нет, проходили мимо какие-то мужики, парни, девки – но все при деле, с вилами, с топорами… вот парни потащили куда-то бревно… девчонки погнали уток… За дверью вновь завозились. Надо же! И кто б это мог быть? – Поснидать принес, вот, – вошел-поклонился Гречко. В руках мальчишка держал глиняный горшок с чем-то дымящимся: – Каша! Маслом льяниным заправлена, да с шафраном – умм! Вот те ложка… – Что, прям из котелка, что ли? – А чего ж! Это не все еще, посейчас еще еды принесу – кушай-наедайся. Голодом тя морить не велено. – Спасибо большое! – язвительно скривилась девушка. Каша – вроде бы просо, только сильно разваренное – оказалась на вкус весьма специфичной – Женька и ложки не смогла проглотить: льняное масло не особенно-то кому нравится, да и шафран, и какие-то пахучие коренья – явно на любителя экзотики – гурмана. Слава богу, Гречко принес еще и печеной рыбки и даже пирог-рыбник, щуку с форелькою Така уплела за обе щеки – вкусно, хоть, опять же, почти что без соли. – Счас квас-от принесу… Кашу-то чего не ешь? – Да не лезет уже. Может, ты скушаешь? – А и съем! – забыв про квасок, облизнулся мальчишка. – Ложку-то дай, ага. Пока Гречко – Гремислав – ел, хитрая девушка выспрашивала его обо всем, что приходило в голову. О семье, о городе, и вообще – о жизни. Парнишка отвечал охотно, хоть и с полным ртом, правда, все больше нес какую-то чушь, в коей Летякина, к слову сказать, ни черта не понимала. Про воинов заявил только, что те – «добры вои Святославьи», город назвал Ладогой, а про семью сказал, что «рода здешнего, при Кузьме-огнищанине живаху». – Огнищанин-то ить от Довмысла, воеводы княжьего! И двор се – его. Женька тихонько застонала: – Слышь, Греча. Ты на самом деле такой или притворяешься? – А зачем мне пред тобой притворяться? – облизав ложку, резонно возразил пацан. – Ты седня здесь, а завтра где-нибудь в Новагороде али в Смоленске. Чего притворяться-боятися? Сама притворяйся, ага. – Может, еще и притворюсь, – огрызнулась пленница. – Тебя не спросила. – А ты спроси, – на полном серьезе предложил мальчишка. – Может, и присоветую чего. Я ж не дурак, так все говорят, а все – врать не будут. Мне сам Стемид-варяг важные дела поручает… тебя вот стеречь поручил. – Сейчас как дам в лоб, сторож долбаный! Стережет он, как же… – Ты не серчай! Просто скажи – чего хочешь узнать-то? – Ах, чего хочу узнать?! – Женька снова взбеленилась. – А тебе непонятно, что ли? Где я вообще, кто все эти люди кругом?! – Так я ж и говорю – в Ладогеты. Варяги сей град еще Альдейгьюборгом зовут, а весяне – Альдейгой. Тут все и живаху – и варяги, и весь, и кривичи даже. И словене. Я вот – из словен, а Стемид – варяг, у Довмысла-воеводы на службе. Принесенный парнишкой квас оказался вкусным, хлебным, с этакой приятной кислинкой, и – похоже – хмельным. В голове у пленницы резко захорошело, даже звон в ухе прошел. – Ты на меня не обижайся, Гречка. Давай лучше песни петь. – Давай! – обрадовался парнишка. – Я много знаю. Можно игрище затеять – кто кого перепоет! – Кто кого перепоет, говоришь? А запросто! – Тяка азартно кивнула и пригладила руками волосы. – Давай! – На щелбаны петь будем или на раздевание? – деловито поинтересовался пацан. – Если на щелбаны, то, чур, по затылку не бить – я им недавно о притолочину треснулся. – Оно и видно! – Опустив веки, Женька покусала губу и тихо промолвила: – На раздевания, говоришь… А я тебе как, нравлюсь? Ну, красивая я? |