Онлайн книга «Французская защита»
|
Толстяк подошел к ней и, заглянув вниз, тотчас с брезгливым выражением на лице отпрянул назад. Он что-то быстро сказал своему напарнику, тот повернулся и зашагал по коридору. Через несколько минут негр вернулся, неся в руках что-то наподобие веника и грязное ведро. — Ramassez! [30] — скомандовал Виктору толстяк, указав рукой в направлении убитой крысы. — Пошел на …й, сам убирай! — ответил по-русски Одинцов. — Переводи меня в другую камеру отсюда! — Je ne parle pas russe! — отчеканил тот, глаза толстого француза стали наливаться кровью. — Ramassez!! — повторил он, хватая Виктора за рукав, и пытаясь развернуть его в направлении койки. Внутри Виктора знакомо закипело… «Только держать себя в руках! Не хватает мне еще этого урода избить! Тогда долго отсюда не выйду»… Он снова бросил взгляд вниз, и тут организм заключенного не выдержал. Одинцов мотнул головой в сторону, стараясь, чтобы брызги рвотной массы не попали на оторопевших французов… — Merde! — в один голос закричали те. — Cochon! [31] Они отпрянули от прислонившегося к дверному косяку Виктора. Того долго сотрясали рвотные рыдания тела. До тех пор, пока вызванная штатная уборщица тюрьмы не убрала все в камере, включая кровавый след, оставленный смертельно раненой крысой. Из соседней камеры раздавался ликующий смех фиолетоголового наркомана. Когда уборщица закончила работу, негр запер камеру на ключ, потом взял Одинцова под руку и повел по пустынному коридору на выход. Тюрьма уже не спала. Виктор шел мимо решетчатых отделений камер, сопровождаемый свистом и улюлюканьем заключенных. Почти каждый из них считал своим долгом что-то выкрикнуть в адрес русского. Слова сливались в один сплошной крик, и лишь отдельные обрывки фраз сознание автоматически переводило на родной язык. Одинцов сжал кулаки, и, стиснув зубы, боролся с желанием бросить в ответ какое-нибудь замысловатое многоэтажное ругательство. Негр, который вел Виктора, слегка ухмылялся, на его лице застыла маска гордой значительности, словно он лично задержал важного государственного преступника. Французские зэки только что проснулись и совершали утренний туалет: умывались, брились, чистили зубы, словом, готовились к завтраку. Некоторые прилипли к решеткам, белея полосами только что нанесенной пены для бритья. Необычно-оживленное веселье царило в этот момент в коридорах «Seine Saint-Denis». Поравнявшись со своей камерой, Виктор бросил взгляд внутрь её. Лёха почему-то еще лежал на койке, отвернувшись к стене. «Что это с ним? — с некоторой тревогой подумал Одинцов. — Обычно он встает раньше всех, жаворонок по натуре…» — A' gauche! [32] — негр подтолкнул Виктора в сторону большой красивой двери, обитой темно-бордовой кожей. Они остановились. Охранник нажал на неприметную кнопку звонка, и через несколько секунд дверь отворилась. На пороге стояла высокая, спортивного вида молодая женщина, крашеная блондинка. Она внимательно посмотрела на русского заключенного и улыбнулась: — Входите! — несмотря на сильный акцент, слово она выговорила правильно. Одинцов удивленно уставился на француженку. Женщина выразительно взглянула на охранника: — Merci! Тот моментально сделал «налево кругом» и удалился. Виктор шагнул вперед и через несколько метров очутился в комнате, явно секретарской; справа виднелась точно такая же дверь, что и на входе, она была чуть приоткрыта. Блондинка жестом пригласила Одинцова проследовать дальше. «На «ковер», что ли, меня привели?» — с усмешкой успел подумать Виктор, входя в просторный кабинет. В конце его за столом сидела Женевьева. «Точно!» Начальник тюрьмы поднялась с кожаного кресла и, видя, что Одинцов в нерешительности остановился у двери, молча показала рукой на стул, стоявший сбоку около её стола. Перед Женевьевой возле телефона стояла шахматная доска, не та клеенчатая, что во вчерашнем сеансе, а из тонкого дерева, изящно сделанная хорошим мастером. «Стаунтоновские…» — наметанный глаз русского шахматиста сразу определил тип красиво вырезанных из дерева фигурок. «Дорогой комплект»… Точно такой же он видел в известном шахматном магазине на длинной улице под названием La Fayette, недалеко от знаменитого универмага. Усаживаясь за стул, Виктор бросил взгляд на дверь. Секретарша стояла на входе, ожидая распоряжений начальницы. — Чай? Кофе? — неожиданно по-русски, с таким же акцентом, что и у блондинки, спросила Женевьева и слегка улыбнулась, наблюдая за вытянувшимся от изумления лицом Одинцова. — Вы тоже говорите, как и…? — Виктор повернул голову вправо-влево, на обеих женщин, которые с утра порадовали его знакомыми словами. — Да, немного, — оливковые глаза Женевьевы жили какой-то своей, интересной жизнью: они то прищуривались оценивающе, то стремительно расширялись, придавая лицу выражение немого вопроса, — я когда-то изучала ваш язык в университете. — И неплохо изучали, — улыбнулся Виктор. С души немного спало тревожное ожидание нового наказания; Одинцов понимал, что последствия драки в тюрьме могут быть разными, и мысль о худшем варианте — новый суд и продление срока, тонким сверлом пронизывала его мозг. Но он отгонял её, надеясь, как и любой русский: «Авось пронесет!» — Так что будете пить? — Женевьева сделала нетерпеливое движение в кресле. — Кофе, пожалуйста, — быстро ответил заключенный и посмотрел на шахматную доску. Француженка перехватила его взгляд. Там стояла позиция из их вчерашней партии. Виктор разыграл вариант, рекомендованный классиком Ароном Нимцовичем, смысл которого заключался в блокадном давлении на черные поля в центре доски. — А Вы неплохо вели партию! — Виктор тронул рукой белые фигуры. — Я думаю, что… — Да, я занималась в студенчестве шахматами, — перебила его Женевьева, — играла за команду Сорбонны, мечтала попасть в национальную сборную, но…увы, работа, карьера вышли на первый план. Пришлось бросить. Она помолчала, потом чуть подвинула доску в сторону Одинцова и сказала: |