Онлайн книга «Французская защита»
|
— Это она, — Одинцов кивнул на свою спутницу, — ее дядя давно занимается коллекционированием картин. Они слушали явно повеселевшего художника. Тот декламировал стихи, потом сел за рояль и стал что-то наигрывать из своих сочинений. Лена не сводила с супруга восхищенных глаз — он явно был в ударе. Виктор, улучшив момент, шепнул своей спутнице: — Знаешь, Симона, чем отличается искусство от шахмат? — Чем? — В шахматах уже доказано, что имеется конечное количество позиций. И поэтому программа просчитывает многие из них. Со временем она достигнет потолка безошибочной игры. В искусстве же, в живописи, например, нет такого. Оно — бесконечно. Как, наверное, и музыка. Семь нот всего, но бесполезно придумывать программы, которые могут сочинить все что угодно, и написать любую картину. — Согласна, — прошептала девушка, — поэтому нет точного критерия оценки. Как понять — какая картина лучше? У всех людей разное восприятие. А в шахматах все определяет результат. Хотя часто и называют их искусством. — Это скорее искусство — предвидеть. Расчет вариантов. А здесь — разве можно рассчитать заранее картину? Только если идею, а потом рукой водит вдохновение… — Наверное, так. Вечер заканчивался, гости уже собирались уходить, как Осаговский, хлопнув ладонью себя по лбу, воскликнул, обращаясь к Виктору: — Вспомнил! Я же видел тебя в спортивных новостях! Ты шахматист Одинцов? — Сдаюсь! — шутливо поднял руки спутник Симоны. — Это действительно я. — Лена! Вот это да! Какая неожиданность! Я тебе еще сказал: этот парень летит вверх, как комета! — Ну, уж — прямо как комета, — пожал плечами Виктор. — Именно так! Это удивительно! Какой взлет! У нас в живописи так быстро прорваться наверх невозможно! Художники годами, десятилетиями оттачивают свое мастерство и часто лишь после смерти становятся известными… Едва Виктор с Симоной вышли на улицу, как мужчина остановился и горько произнес: — Хорошо бы, если этот художник не узнал правду о моем взлете. Он идеалист, думает, что у нас возможно все быстро добиться. Как бы не так… Симона молчала, встревожено глядя на лицо Виктора. — А, может, остановимся, бросим все? — спросил Одинцов. — Вот ты можешь из-за меня лишиться своего места в лондонской фирме. Мы уже и так что-то заработали на этой авантюре. Как ты думаешь? Девушка молча взяла спутника под локоть и они медленно пошли по намокшему асфальту. Впереди в темноте красно выделялась буква «М» у входа в метро, мимо проскальзывали редкие прохожие, в воздухе пахло тем неповторимым весенним ароматом, что сводит с ума влюбленных. — Витя, дорогой, пойми. Ты, если все бросишь сейчас, останешься в стороне от людей. Тебя не поймут. На тебя надеются. И без программы ты играешь очень хорошо. Но с ней, я думаю, ты сильнее всех! И мы можем доказать это всем, и прежде всего — самим себе! Тем более, что так все хорошо складывается! А за мою работу не беспокойся. В случае, если шефы захотят расстаться со мной, то другие фирмы с распростертыми объятиями примут к себе, уверяю тебя! Одинцов остановился и с минуту смотрел Симоне в глаза. «Вот она женщина, а не боится и не сомневается ни на минуту… А я что? Уже начинаю робеть? Неужели все из-за приближения к высшим шахматным эшелонам? Я чувствую с этим запах других денег, тех, что раньше мне и не снились. Но вместе с тем и какую-то опасность. Интуитивно. Откуда она исходит? Не знаю. Но я — мужчина, и не должен показывать свои слабости. Не должен…» — Хорошо, дорогая. Мы продолжим наш… — Виктор запнулся, подбирая нужное слово, — эксперимент. Завтра я должен ехать в редакцию шахматного журнала, помнишь этого Алика со странной фамилией? — Ну, как же не помнить! — рассмеялась девушка. — Такие люди не забываются! Где-то в середине московского турнира Одинцов с Симоной шли после партии по коридорам гостиницы «Россия», как вдруг им дорогу преградила другая парочка. — О! Какая встреча! Гроссмейстер Одинцов, восходящая звезда мировых шахмат! — на Виктора в упор смотрел мужчина лет шестидесяти, сверкая залысинами среди редеющих черных волос по краям головы, весь кругленький, гладкий, в хорошем костюме и при галстуке. Под руку он держал блондинку, которая была выше его сантиметров на десять. — Пардон, где же я вас видел? — произнес Одинцов, хотя прекрасно помнил этого человека, с важным видом ходившего в пресс-центре и высокомерно-поучительно разговаривавшего с игроками. — Однако, совсем молодежь не читает шахматную прессу! Дети «Информаторов» и компьютерных баз данных! Я думал, — представляться не имело смысла: мое лицо знает вся страна, если, конечно, она смотрит телевизор! — Я что-то давно не видел спортивные новости, извините, — с невозмутимым видом ехидничал Одинцов. — Александр, а лучше — Алик Сношаль! Шахматный журналист номер… — голова с залысинами повернула свои темно-карие масленые глазки в сторону Симоны, — один, с вашего позволения! Девушка засмеялась: — Редкая фамилия у вас, однако! — Надеюсь, спутник представит Вас? — изящно двинул животиком выдающийся журналист. — Это Симона, моя подруга, — коротко ответил Одинцов. — Весьма рад знакомству! Весьма! Очень красивое, необычное имя! Вы живете здесь? — Алик обвел глазами пространство гостиничного коридора. — Да. — Какое совпадение! Я вот только из гостей, — и Шурик многозначительно покосился на блондинку, — так что, надеюсь, еще увидимся! И, кстати! — он строго посмотрел на Виктора. — Вы должны, нет, Вы обязаны дать интервью нашему журналу по окончании турнира! Вся страна ждет от вас этого! — Там видно будет, — неопределенно пожал плечами Одинцов. — Обязательно! Я верю в ваш успех! — и, опять обворожительно взглянув на Симону, добавил. — До встречи… Спустя два дня Симона поделилась впечатлениями: — Ты знаешь, я выходила из гостиницы, этот Алик остановил меня у дверей. У меня создалось впечатление, что он сидел в кресле холла и специально ждал, когда я пройду мимо. — И что он хотел? — невозмутимо спросил Одинцов. Девушка бросила быстрый взгляд на спутника и произнесла: — А ты не догадываешься? — Нет… странно даже, ты же не шахматистка, — недоуменно ответил Виктор. Ему в голову не могла прийти следующая мысль Симоны: — Не шахматистка, но женщина… Виктор остановился как вкопанный: — Он?? Не может быть! — Еще как может! Старый, потертый временем ловелас. Намекал, что в постели так же хорош, как на страницах изданий. |