Онлайн книга «Повелитель монгольского ветра»
|
Хмурясь, Краснов следил за минутной стрелкой. – Ничья, господа, – растерянно произнес он, – как прикажете делить ставки? – По четвертому! По четвертому, нехай! – неслось со всех сторон. Анненков улыбнулся и вопросительно взглянул на барона. Тот пожал плечами и с деланым безразличием кивнул. Выпили. Офицеры сидели, держась за стол, и старались не качаться. Три минуты истекли. Тишина. – Ой, маменьки! – послышалось в углу, и тарелка разбилась у ног старшенькой. – Цыть, шалава! – цыкнул на нее хозяин. В мертвой тишине Унгерн показал доктору глазами на недопитую банку и спросил, слегка грассируя: – Вы не против, Борис Владимирович? Борис Владимирович не сумел совладать с коснеющим языком, но всем молодецким видом показал: о, да, Роман Федорович, не против! Какие могут быть вопросы?! Офицерам подали рушники. Перекинув полотенца через шею, они в петли просунули трясущиеся руки и повлекли, подтягивая полотенца за свободные концы, стаканы ко рту. Выпив, Анненков ухватился за барона. Тот, последним усилием воли перевернув стакан, уронил себе каплю на макушку и пробормотал: – Вот… В следующее мгновение оба хорунжих свалились с лавок. В хате творилось что-то невообразимое. По литру спирта – три смертельные дозы! – это было невиданно и неслыханно. Счастливый Краснов утирал слезы. – Осторожней, осторожней, аспиды! – ругался он, глядя, как офицеров извлекают из-под стола. – В горницу их, да караульный чтоб раз в четверть часа проверял, не на спине ли спят – неровен час, захлебнутся! Анненкова и Унгерна, стащив с них сапоги, свалили на широченную хозяйскую кровать. Веселый ужин при свечах продолжался. Иногда вместо караульного в горницу заглядывала старшенькая, но не было в этот час на земле женщины, на которую среагировали бы офицеры. …Расходились под утро. В лазоревом тумане тонули окрестности, ранние дымы стлались над хатами. На ближайшей к окну горницы сосне сидела никем не замеченная сова. Форточка была раскрыта. Из комнаты доносился богатырский храп. Птица сидела, нахохлившись и не шевелясь. По временам, когда ее ушей касался посторонний шум, она вздрагивала и поворачивала голову с огромными глазами. Крысы ушли в эту ночь из купеческого дома и вернулись только зимой. 29 июля 2005 года, два часа дня, Каспийское море, Казахстан Белый прибрежный городок тонул в мареве полуденного солнца. Пыль оседала на улицах за редким автомобилем, и долго лаяли вслед ему собаки. На центральной площади жался к нескольким чинарам, дающим негустую тень, жалкий базарчик: несколько старух с кастрюлями вареной баранины и картофеля, овощи, фрукты, телеги с рисом в мешках, тряпки. С одного из шатров, уставленного аппаратурой китайского производства, доносится жужжание диджеев, звучит песня: Черный бумер, черный бумер, Стоп-сигнальные огни! Черный бумер, черный бумер, Если можешь, догони! К одному из лотков подошел высокий, худой человек лет тридцати трех. Джинсы, майка, стриженая голова, изможденный вид. Молодуха, торговавшая съестным – казы, конской колбасой и бешбармаком в кастрюле, – насторожилась и перестала жевать. Человек долго стоял молча, глядя на еду. Потом поднял голову. – Я хочу есть, – сказал он. – Плати, – ответила молодуха. – Я могу работать, только мне нужно поесть, – проговорил человек. – Гони его, Марьяна, что с него толку, только вспотеет зря! – под громкий хохот окружающих крикнула ей бабища с золотыми зубами, торговавшая шмотками. Человек обернулся и посмотрел на крикнувшую. Холодом блеснули голубые глаза. – Я еще могу работать, – так же ровно произнес он, и золотозубая, осекшись, забормотала: – Ишь, бичара! Может он! А ну пошел, пошел! Человек не уходил. В это время рядом с лотком остановилась машина, и толстый, коротко стриженный человек с золотой цепью на шее, подойдя, уронил: – Насыпь-ка… Молодуха засуетилась и стала накладывать в быстро протертое блюдо еду, наливать бульон в пиалу. Подошедший, поймав взгляд голодного, спросил торговку, ощерясь: – Хахаль твой? – Да какой там! – заторопилась та. – Бич какой-то, говорит, есть хочу, а так, мол, сильный… – Сильный? – с интересом спросил толстый и внимательнее присмотрелся к попрошайке. – Жрать хочешь? – полуутвердительно спросил он. Человек сглотнул слюну, взметнулся и опал кадык на худой шее. Он кивнул. Толстый взял блюдо и стал жевать. Картофель, лук, казы и баранина лоснились жиром, бульон просвечивал в большой пиале, и сок тек по его подбородку. – Спляшешь, дам доесть, – утирая рот, сказал он. Худой молча смотрел ему в глаза. Жрущий сначала щерился, затем перестал улыбаться и жевать, опустив блюдо и пиалу. Худой посмотрел на блюдо. Мяса оставалось еще много. Постояв, он повернулся и пошел прочь. – Эй, шавка! – крикнул ему вслед толстый. – А ну вернись! Вернись, падло! Худой шел, не оборачиваясь. Толстый, поставив еду, догнал его и рывком повернул к себе. – Ты что, животное, не слыхал?! – задыхаясь, прошипел он. Худой молча смотрел на него. – Слыхал, – наконец ответил он, – но мне неинтересно с тобой говорить… Возгласы удивления и хохот пронеслись над лотками. Толстый, оглянувшись на зрителей, побагровел. – Да ты знаешь, лох, с кем говоришь? – шипел он с ненавистью, тяжело дыша, едва сдерживаясь. – Знаю. Ты бык, – ответил худой. Короткий возглас удивления еще раз пронзил площадь и замер. Толстый свалил его на землю одним ударом и принялся добивать ногами, повторяя: – Падло, падло, падло! Человек сжался в комок, подтянув колени к животу и закрывая голову, выставил локти. Толстый бил и бил его. – Оставь, Мясник! – раздался ленивый голос, и град ударов стих. Рядом стоял невысокий крепыш. Узкие косые глаза его смотрели, ничего не выражая, но Мясник заговорил извиняющимся тоном: – А че он, Бек-хан, а? Как этот в натуре, че он, а? Не обращая на него больше внимания, крепыш присел на корточки рядом с лежащим. – Встать можешь? – спросил он. Лежащий медленно разогнулся и встал. Мясник куда-то исчез. Худой и крепкий молча стояли друг против друга. – Я тебя видел раньше? Не припоминаю… – сказал казах. |