Онлайн книга «Последний властитель Крыма»
|
– Да? – как бы раздумывая и раздумывая, сдаваясь, проговорил подполковник. – Хороша? – Ну, ты меня, Ваня, знаешь, – запанибрата зашептал радист. – Такая краля – ахнешь. Да вот на тебя запала, других не подпускает. – Ну, тогда, значит, про семьи – молчок, ага? – Само собой, шеф, какие разговоры?! – щерился радист, разливая по кружкам. – Да ты не бэ, Иван Николаич, они ж медички, все чистые, вот чем еще хорошо… Безразличные ко всему, стекали уже не капли – струи по плексигласу. И все пела и пела за тридевять земель отсюда женщина сильным и чистым голосом о чем-то мучительно красивом и хорошем, пела на незнакомом языке. 15 градусов по Цельсию …A то кто снес бы ложное величье Правителей, невежество вельмож, Всеобщее притворство, невозможность Излить себя, несчастную любовь И призрачность заслуг в глазах ничтожеств… В. Шекспир. «Гамлет», перевод Б. Пастернака. Главная площадь Алмаза, начинавшаяся зданием администрации и оканчивавшаяся кабаком «Причал», кипела и бурлила. На сцене, той, что спешно достраивали плотники – так, торопясь, готовят к рассвету виселицы, – заезжая труппа давала представление. Гамлета играл худосочный, испитой и без грима бледный актер, на чьем лице отпечатались все мыслимые и немыслимые пороки, главным из которых, как и положено, была гордыня. Впрочем, декламировал он с чувством меры, без подвываний. Нефедов, Надя, Валька и ефрейтор Серебряков сидели за столиком у самого обрыва, на берегу Угрюм-реки. Внизу шумела вода, на площади стоял гром и звон, но город, еще пока не вусмерть пьяный, вполглаза следил за пьесой. Нефедов был в обычной своей летной куртке без погон, ефрейтор – в патрульной черной, называемой «спецпошив», и тоже без знаков различия, и потому неравенство их в чинах было незаметным. По годам же они были ровесниками. Девушки принарядились, и Валька переборщила с губной помадой, да еще и обвела карминовые полные губы траурной каймой карандаша. Между столиками, покрывшими площадь, то и дело вспыхивали драки. Но за ножи пока не брались, пока еще ждали, выжидали – праздничная ночь была впереди. На столике у самого обрыва, как и на других, стояла водка, закусывали кижучом, да Надя принесла банку «пятиминутки». За другими столами гомонили без перерыва, здесь больше молчали, и Надя не отрывалась от сцены. Все мы хороши: Святым лицом и внешним благочестьем При случае и черта самого Обсахарим, — стараясь не сильно качаться и фокусируясь на Короля, вымолвил Полоний. Валька под столом сжала руку ефрейтора и, не ощутив ответного движения, отпустила ее и прикусила губу. Нефедов был сумрачен, и Надя, следившая за пьесой, ощущала это, и тревожилась, и не знала, чем помочь. – Нна, падла, нна! – вкладывая всю пьяную ненависть в удары, выговаривал какой-то приисковый, молотя не понравившегося ему строителя. – Нна! Королева: Все это плод твоей больной души. По части духов белая горячка. Большой искусник. – Нна! – донеслось последний раз. Строитель, мыча окровавленным ртом, влил в себя водки. В кустах у танцплощадки, где пока еще было тихо, валялась девушка лет семнадцати в полуприспущенных джинсах. Нет, изнасилований в Алмазе не водилось – здесь все друг друга знали и за беспредел сразу ставили на нож. Просто она пошла в кустики за малой нуждой, присела, да так и прикорнула, завалившись – девятая доза была преждевременной. – Ты чем-то огорчен? – вполголоса спросила Надя, когда Серебряков с Валькой пошли к прилавку за пивом. – Что с тобой, мой хороший? – Ничего, Надя, – через силу улыбнулся летчик, – ничего… – Но я же вижу, чувствую, не таись меня, скажи! – Не волнуйся, это – служебное… Надя недоверчиво посмотрела на него и затихла. Город гулял. Надрывно, натужно веселясь, он в тяжелом угаре забывал о проблемах и все больше погружался в пьяный кураж. – Здрассьте… Потанцуем, Надь? – Перед столиком вырос, ухмыляясь, пацан по кличке Дюбель – кепчонка на бровь, к слюнявой губе прилипла беломорина. За его спиной щерились еще трое и подталкивали друг друга локтями. – Простите, сударь, но я не танцую, – сухо ответила девушка. – Да лана те, Надь, чё ты, а? – лыбился тот. – Вы разве не слыхали? – Летчик смотрел ему прямо в глаза. – Она не танцует. – Да? – ощерился Дюбель. – А недавно еще с нами троими так скакала… Летчик вскочил, но Серебряков, подошедший с пивом, сказал ему: – Отдохни, Алексей. Поставив пиво на стол, он медленно повернулся к Дюбелю. Повисла пауза. – Знаешь меня? – спокойно спросил солдат. – Ну, знаю. Ты – рекс, (рексы – рота комендантской службы, РКС – армейский сленг.) – Я тебя уже бил? Вокруг стало тихо. На сцене был антракт. – Слышь, ты чё вяжесси, а? – занервничал Дюбель. – В натуре, ты чё? Я, блин, гражданский, а ты – не мент… – Значит, уже бил, – так же спокойно продолжил ефрейтор. – Когда, не напомнишь? Дюбель замолк, а приятели его придвинулись ближе, и принюхивались, и замерли, выжидая. Щелк! – натренированный слух ефрейтора поймал щелчок пружины выкидухи. Правая рука еще болела, и драться не хотелось. Да и не стоило портить вечер. Ефрейтор лениво достал пистолет. – Ну? – спросил он, помолчав. – Ша, – ответил Дюбель. – Дама не танцует… Солдат поманил того, что прятал нож за спиной, – низкорослого, невидного и в драке самого опасного: – Сюда иди… – Чё? – Тот сделал полшага. – Дай. – Серебряков протянул руку. Дуло «макарова» смотрело низкому в живот. – Ты ж не выстрелишь, реке, – через силу сказал тот. – Я сказал – дай. – Солдат смотрел не мигая. Щуплый протянул нож. Щелкнув лезвием, Серебряков убрал его в карман. – Идите, ребята, веселитесь, – сказал он и сел. Четверо, помявшись, отошли. Летчик, улыбаясь, спросил: – Ты что, без плетки (плетка – пистолет – блатной сленг.) не выходишь? – Служба такая, – ответил солдат. – Мы не менты, но нас часто привлекают драки разнимать, пятое-десятое… – Не боишься по городу ходить? Ты же не стал бы стрелять? Солдат прямо в глаза посмотрел офицеру. |