Онлайн книга «Последний властитель Крыма»
|
Зубаткин мог сегодня и не дежурить, но золото, золото в цинках в оружейке, накрытых рогожей и заставленных деревянными ящиками из-под автоматов Калашникова, не давало уснуть, расслабиться, забыться – оно манило, тревожило, будило воображение. Зубаткин все чаще стал приходить в роту во внеурочное время и сидел, сидел в канцелярии, сам не зная зачем, и по поводу и без повода приказывал дежурным открывать оружейку, и все якобы считал и пересчитывал – автоматы. Пистолеты. Противогазы. Штык-ножи. Пулеметы. Но особенно тщательно – патроны. Цинки с патронами – зажигательными. Бронебойными. Обыкновенными. Трассирующими. И – со смещенным центром тяжести. Калибра 5.45 и калибра 7.62. – Чё он, в натуре, с бабой, что ли, поругался? – недоумевали дежурные. В нарядах стало невозможно ни поспать, ни в картишки засесть, ни выпить. А Зубаткин все мерил и мерил шагами канцелярию, как клетку, и маялся, и тосковал. – Дневальный! – крикнул он. В дверях показался дежурный – сержант Земелько. – Я, товарищ майор, поспать дал салабонам, – ответил он майору. – Сам пока постою… – Жрать готовили? – Есть немного… – Опять картофан? – Со свининой, тарищ майор… – Мясо опять само по себе прибежало? Дежурный чуть скосил глаза. – Да как сказать, тарищ майор… По кильдымам шерстили, да вот тушку надыбали… – Тушку?! – майор заулыбался. – Да вы, блин, оборзели, по-крупному стали брать… А что за кильдым? – Продсклад в автобате… Там мабута праздник отмечала, девки, ханка, туда-сюда… Ну, парни и заехали на огонек… – Ясно. Ханка где? – Да разбили же, тарищ майор! – Не гунди, Земелько… Что б вы водку вылили – все медведи бы вокруг Алмаза передохли… Зубаткин задумался. Выпить хотелось, но не с солдатом же? Впрочем, какая там, к шутам, субординация – рвать, рвать, когти рвать отсюда поскорее, вот что… – Давай. – Чё? – Через плечо! Картофан, пузырь, мясо и сам садись… Сержант исчез и появился через полминуты с бачком жаренной с чесноком и мясом картошки. Заспанный салабон постелил на столе коменданта газетку, порубал сало, вскрыл банку сгущенки и заварил чаек. – Иди, – махнул ему майор. Тот исчез, и Земелько достал из кармана бутылку. – Разливай, чего смотришь! – скомандовал ему майор. – Только чтоб никому… Понял? – А как же, тарищ майор! – Земелько разлил водку по кружкам умело, на звук, по булькам. – Давай, будь! – Майор чокнулся с сержантом, выпил и, чувствуя, как водка клубится между горлом и желудком, сморщившись, занюхал корочкой, зажевал сальцем. – Не пошла, товарищ майор? – участливо спросил Загоруйко, аккуратно цепляя ложкой картофель и мясо. – Нормалек, – отдышавшись, ответил майор и тоже взялся за ложку. Золото. Золото за стеной. Четыре цинки по двадцать пять кило. Золото. Золото. Золото. – По второй? – спросил сержант. – По второй, говорю, тарищ майор? – Давай. Потом, когда водка растеклась теплом по жилам, и чуть притупилась тревога, и милее стал свет стосвечовых ламп, когда поели, попили чайку и закурили, майор внезапно спросил: – А вот ты, Земелько, если б вдруг миллион тебе, чего бы стал делать, а? Сержант вопросу не удивился. – А я б его, товарищ майор, закопал бы, – ответил он. – Чего-о? – удивился майор. – Куда закопал бы? – В землю. – Зачем? – А так… Пусть лежит. А я знаю. – И все?! – Нет, ну взял бы там, тыщ… Ну, чтоб хватило – на дом, на тачку, на хозяйство… А остальное – закопал бы. – И не приходил бы? – Зачем? Пусть лежит. А я знаю… – И неужели тебе, Земелько, не захотелось бы шаркнуть по жизни, дать шороху, так, чтобы все ломались пред тобою, в пояс кланялись? Сержант долго молчал. – Так-то да… – протянул он. – А все-таки закопал бы. – Ну, а если нужда? – Так откопал бы… А только нужды-то допускать не надо, тарищ майор… Дым висел сизыми облаками и нехотя вытягивался в приоткрытую форточку. – Девки с кильдыма – что, шмары? – внезапно спросил майор. – Да не, есть одна краля… – Сержант искоса глянул на майора. – Не это? Нет? – Да не, тарищ майор… Заперли всех на киче, дрыхнут… Никто не трогал. Майор прошелся по кабинету. – Вот что, Земелько… Открой каптерку, и давай эту… Приведи. – Понял, товарищ майор! – дежурный встал. – Разрешите идти? – Давай, давай, давай, только тихо, понял? – Как не понять! – Дежурный, не козырнув, вышел. Золото. Золото. Золото. Майор задыхался. Близость золота давила, туманила мозги, толчками гнала кровь. Дежурный втолкнул в канцелярию щуплую девчушку лет семнадцати. Светлые волосы, смазливая мордашка. – Каптерку открыл, тарищ майор. – Дежурный поиграл ключами. Золото. Золото. Золото здесь, рядом, за стенкой. – Иди. – Майор махнул сержанту и запер за ним дверь. Потом, задыхаясь, повалил девчонку на кожаный диван, знававший лучшие времена. – Ты чё, барс (барс – т. е. борзый, крутой – армейский сленг.), что ли? – пискнула та. Но майор уже не слушал и не слышал. Он повалился на нее, и подмял под себя, чувствуя, как кровь упругими толчками бьет в висках: золото. Золото. Золото. Золото! Сержант Земелько сидел на табуретке у тумбочки напротив входа. Ночь, пьяная, глухая, беспробудная, с поножовщиной и стрельбой, брюхом давила округу. Из канцелярии доносились возня, стоны и скрипы. «Часовому при выполнении служебных обязанностей запрещено есть, пить, курить, спать, читать, писать, сидеть, прислоняться к чему-либо, отправлять естественные надобности, а также иным способом отвлекаться от выполнения служебных обязанностей» – в тысячный раз изучал сержант плакаты на стенке. «Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается…» – привычно складывалось и умещалось в голове у сержанта. 17 градусов по Цельсию На подъезде к Алмазу со стороны БАМа, в километре от города, был пост ГАИ. Дорогу сжимали, как ложбинку две девичьи груди, сопки Лихая и Горшок. Ни пройти, ни проехать мимо поста не мог никто – дороги больше не было, ни грунта, ни проселка: тундра – слева, тайга – справа, океан – впереди, выбирай, что тебе по душе… |