Онлайн книга «Истории про любовь»
|
Мы познакомились с ней на Патриарших прудах — на бульваре Мастера и Маргариты…» Это был дом с крестами досок на окнах, как в войну, с оборванными обоями, висящими в квартирах, как обгоревшая кожа, с ночными привидениями, с отключенным водопроводом, с приставаниями пьяного техника-смотрителя… Дом смотрел слепыми окнами днем, а по ночам в нем зажигались свечи (опять «Мастер и Маргарита»), и девочки-мальчики крались в квартиру по пустой лестнице, освещенной глазами осторожных кошек. Дом оглашался ее стонущим пением. Звенели стаканы, «И всю ночь подъезжали кареты…» (ее слова). Но пришлось бросить и этот дом, потому что наступила зима, и она почувствовала себя в доме, как андерсеновский утенок в замерзающем пруду. И тогда она начала путешествовать по знакомым. Она купила в «Детском мире» игрушечный револьвер. Он должен был защищать ее во время неожиданных ночевок, во время случайных пристанищ, которые она находила той зимой. Ей легко было менять квартиры: все ее имущество, кроме револьвера, составлял череп, который подарил ей на день рождения нищий художник. В него она влюбилась безумно и сразу, объявила его Ван Гогом, чтобы убежать от него, когда полюбит он. Это была беда: она любила, пока не любили ее, потому что только пустота могла поглощать ее постоянное извержение — извержение любви. Как часто ночами, обезумев от луны, она набирала телефоны возлюбленных и, задыхаясь от нежности, объяснялась им в любви, читала стихи, чтобы не узнать их при встрече… В тот хипповый год и состоялся ее дебют — дебют на большой сцене. Однажды ночью после спектакля у одного московского театра, где давно были погашены огни, собрались мальчики-девочки. Дверь служебного входа осторожно открылась, и ночной сторож (мальчик, не поступивший в ГИТИС) впустил их всех. Это были они — отвергнутые возлюбленные театра. «Непоступившие братья и сестры» прошествовали в пустой зал. Горела дежурка на сцене — прекрасный таинственный свет. Она поднялась первой. Первой – на сцену. Потому что влюбленный мальчик-сторож выдумал все это для нее. В ту ночь на настоящей сцене она читала монолог Мэрлин и играла отрывок из возлюбленного «Мастера и Маргариты». На настоящей сцене она пела свои песни, танцевала безумные танцы — босиком, как Айседора Дункан. Мечта, за которой она приехала в Москву, сбылась: состоялся ее триумф — триумф на настоящей сцене. В ту ночь она стала Актрисой. Первой Актрисой несуществующего театра… На рассвете волшебство умирает. Мальчики-девочки подчинились правилам: они поаплодировали друг другу и разошлись. На пороге театра она встретила солнце. Потом пошла на Патриаршие — на свою любимую скамейку, где в Москве впервые появился Воланд. Она сидела на скамейке и смотрела на пруд, где Левин в «Войне и мире» на катке увидел Китти… (Это рассказал ей литературовед, в которого она была влюблена целых три дня.) Вот тогда на Патриарших она сказала: «После такой ночи можно и умереть». В первый раз она примерилась к смерти. …Ковер, на котором она лежала… Она шла по Арбату поступать (и не поступить) в свой последний раз. Шла хипповая Гончарова в тряпичной диадеме, а навстречу шла она же, только что приехавшая в Москву. У обеих было одно лицо. Только у нее – слишком много румян. Только у нее – первые складки у рта. Только у нее – страх в глазах… Жаль, что они не поговорили друг с другом. Она рассказала бы той, глупой и юной, о своем триумфе на украденной сцене и еще о том, как она вкусила славу в летнюю душную ночь в Крыму… Второй рассказ подруги: «Мы возвращались из Коктебеля. У нас не было денег, в Феодосию нас довезли на попутке. Она была в восторге и написала плакат: «Мы – две студентки театрального. Опоздали на поезд». И все. Заметьте, никаких просьб — только факт. А потом она встала у кинотеатра с гитарой и запела стихи Цветаевой своим рыдающим голосом, счастливая, что у нее на груди красуется: «Студентка театрального». И люди останавливались и слушали, как она пела. И собралась толпа. А потом из кинотеатра вышла тетка — наша вечная российская баба-яга — и стала орать, чтобы она убиралась. Но она даже не повернулась. Она пела. И тогда тетка вызвала по телефону наряд. Приехал молоденький милиционер. Он старался быть суровым и попросил документы, но тогда вышла другая тетка — тоже вечная наша российская тетка — и заорала: «Не тронь дочек, а то я так тебя трону!» Но милиционер был на работе: «Почему нарушаете?» И она ответила в своем стиле: «Мы не нарушаем. Надеюсь, вам известно, что в Италии это обычная картина: человек поет, когда ему нужны деньги». «Пройдемте в отделение», — сказал несчастный милиционер. «Мы можем пройти в отделение, если нам там выдадут двадцать пять рублей и шестьдесят копеек на дорогу». Толпа зашумела, и добрая тетка пошла в решительное наступление. И тогда милиционер вдруг закричал: «Ну, вы! Сколько вас тут сердобольных! |