Онлайн книга «Возвращение капитана Виноградова»
|
– Завистники? – Конечно! Но не в этом дело… Пришел ко мне певец один, оперный. Лауреат, такой-сякой народный весь из себя. Разродился поэмой. И просит, чтоб я его напечатал. – Собеседник вцепился немытой рукой в виноградовскую пиццу и сунул в рот остатки. Прожевал, выдохнул и продолжил: – Коз-зел… Я прочел, пригласил его и этак вежливо, но при всех наших предлагаю: я, мол, издаю твои вирши, а ты за это даешь мне спеть чего-нибудь или сплясать в Мариинке, в «Лебедином озере» к примеру. – А он? – А он сразу в крик: вы же, мол, не умеете, этому надо сто лет учиться… А стихи писать, спрашиваю, учиться не надо? Что, это проще, чем ногами дрыгать или рот разевать под музыку? – Классно вы его приложили! – Больше всего сейчас Виноградов опасался, что его вытошнит. Но приходилось терпеть. Еще минут двадцать Владимир Александрович слушал поэтические декламации Пушкина, перемежающиеся жалобами на засилье в литературе евреев и русских черносотенцев, потом понял, что, если не перейти к делу, толку от доверительных отношений с осоловевшим свидетелем не будет никакого. – Жалко, те сволочи тогда убежали… – Кто – тогда? А, само собой! Я же их чуть было не порвал, мерзавцев… Плевать мне на нож – тьфу! Мас-соны… – Да, о вас тут все очень высокого мнения. Еще немного поговорили о личных бойцовских качествах собеседника и, по инерции, о его вкладе в отечественную поэзию, после чего наконец перешли к делу. С точки зрения гражданина Реймера, события в тот трагический вечер развивались следующим образом: «По существу заданных мне вопросов сообщаю, что такого-то октября сего года, приблизительно в девятнадцать часов я находился с целью проведения досуга в кафе-баре „Чайка“. Кроме меня и обслуживающего персонала в зале находилось не более пятнадцати человек, из которых ранее мне никто знаком не был. Через некоторое время после меня, более точно я указать время не могу, в кафе появился гражданин, как я позже узнал в милиции, его фамилия Прохоров…» – А ты не врешь? Может, он и не Прохоров вовсе! – подозрительно покрутил перед собственным носом засаленной вилкой свидетель. – Нет, все точно. Личность установлена, – оторвался Владимир Александрович от протокола. – Верю! Тебе – верю… Пиши. «…его фамилия Прохоров. Были ли у него с собой какие-либо вещи, я не запомнил, точнее – не обратил внимания. Сделав заказ, Прохоров некоторое время сидел один, потом кто-то из посетителей, внешность его я описать не могу, только помню коричневую кожаную куртку, подошел к столику Прохорова, чтобы, как мне показалось, прикурить. Прикурив, он на обратном пути к своему месту задел что-то из блюд за другим столиком и после очень короткой ссоры ударил мужчину, сделавшего ему замечание, по лицу. В конфликт попытался вмешаться охранник кафе, но его тоже кто-то ударил, и драка приобрела массовый характер…» – Может, лучше написать – групповой? – потрепал по плечу замолчавшего свидетеля Виноградов. Тот покладисто кивнул: – Групповой… секс! – и тоненько захихикал. – Я стишок тут на эту тему… – Чуть попозже, ладно? Саша! Два кофе, пожалуйста. Нужно было любой ценой поддержать в свидетеле способность внизу каждой страницы и в конце протокола изобразить положенный текст и подписи. Собственно, больше ничего Виноградов от поэта-беспризорника не ожидал, все, что мог, тот уже рассказал, и теперь оставалось только вкратце перенести его монолог на бумагу. Владимир Александрович поблагодарил судьбу, приучившую его когда-то постоянно носить в служебной папке пару-тройку казенных бланков, – второй встречи с Пушкиным, даже для записи его показаний в официальной обстановке, психика и печень видавшего виды оперуполномоченного могли не выдержать. Снова устанавливать с ним доверительный контакт оказалось бы слишком накладно для здоровья. «…приобрела массовый характер. Я попытался разнять дерущихся, но безуспешно. Кто и в какой момент ударил Прохорова ножом в спину, я не видел, кто непосредственно наносил удары мне – тоже. Претензий ни к кому не имею». Последнюю фразу Виноградов хотел выделить восклицательным знаком, но ограничился только тем, что с выражением произнес ее вслух. – Подпишите: здесь… и здесь. – Зачем это? – разлепил веки Реймер. – Надо! – отчеканил Владимир Александрович. Свидетель безропотно поставил требуемые закорючки. – Теперь вот здесь вот попробуйте изобразить текст: «С моих слов записано верно, мною прочитано»… подпись. – Не буду! – неожиданно заартачился любимец муз. Скрестив на груди руки, он тряханул нечесаными космами и, потеряв равновесие, чуть было не рухнул со стула. В этот момент он казался себе, очевидно, одновременно Гумилевым и Мандельштамом в чекистских застенках. – Водки заказать? – Это был, конечно, прием некорректный, но церемониться времени не оставалось. И так предстоял дома легкий скандальчик… – Пожалуй, – решил снизойти собеседник. – Мы же друзья? – Допустим… – Меня с работы погонят. – Пора пришла бить на жалость. Поэт как раз находился в миноре: – Давай сюда! – Под диктовку оперативника он изобразил на странице нечто, отдаленно напоминающее предписанную УПК фразу. Почерк загнал бы в могилу любого графолога, но для стандартного милицейского глухаря годился. – Доволен? – Спасибо! Вы очень человечный человек… – Я знаю, – кивнул гражданин Реймер. – Наливай! Виноградову очень хотелось послать собеседника в вытрезвитель, но врожденное воспитание не позволяло обидеть даже животных. – Саша! Пожалуйста, последнюю господину Пушкину… Домой Владимир Александрович добрался, когда дети уже укладывались спать. – Привет! Разогреешь? – Конечно. – Жена привычно направилась на кухню. Морщась от источаемого супругом перегара, поинтересовалась: – Много выиграл? – Мы сегодня вообще не играли. Не срослось. – А чего же задержался? – Татьяна считала, что двух отдушин – преферанса и охоты – для мужчины достаточно. Остальное время он должен проводить на работе или дома. – Служба… дни и ночи! – Да? Странно. В седьмом часу начальник твой звонил, Филимонов. Просил связаться, как придешь. – Ну, я ведь не все время в кабинете. – Это уже походило на попытку оправдаться, тем более обидную, что оправдываться не в чем. – С таким типом пришлось общаться… Но супруга уже не слышала, громыхая посудой и ящиками стола. Виноградов снял обувь, прошел к аппарату и по памяти соединился с начальником отделения: – Алле, Александр Олегович? Это я. Звонили? |