Книга Темный дом, страница 56 – Максим Хорсун

– Не парься ты так, Костыль! Ты бы видел свою рожу! Все чики-пуки будет, отвечаю!

– Ну ладно, – не стал спорить Садовников. – Тогда – вперед!

Они пошли неожиданно бодро и почти весело – словно туристы по знакомому маршруту. Только двигались больше молча, не отвлекаясь на красивые виды и грибы-ягоды. Садовникову такой подход нравился, его опыт говорил – Зона охотнее позволяла выжить тем, кто ступал в ее владения с легким сердцем, с целью, с уважением, нежели тем, кто шел, согнувшись под тяжестью мрачных мыслей, со страхом в душе и желанием лишь поскорее вернуться домой.

Даже матерому ходоку в Зону оказалось непросто уловить тот момент, когда маленький отряд пересек невидимую границу. Лес, казалось, не изменился. Та же изумрудная листва, та же тяжесть мха и плющей на выпирающих из земли останцах, то же начищенное золото солнца над раскачивающимися макушками. Только не звучали больше птичьи трели и не гудели над головой комариные тучи. И еще стало ощутимо теплее.

Удобное было место. Никаких дорог, на которых бы курсировали «хаммеры» «касок». Никакой колючей проволоки, никакой сигнализации. У властей еще не дошли руки до этого участка границы Зоны. Нормальный лес незаметно переходил в аномальное пространство.

Садовников поднял руку, призывая остальных остановиться. Подбросил гайку жестом сеятеля.

– Гайку кинул, – прокомментировал Хыча. – По-моему, гайка – это чисто фетиш. Металл нынче дорогой, чего зря им разбрасываться? Можно ж было камень метнуть, вон сколько булыжников под ногами валяется. Нет – он кидает чисто гайку.

Сталкер хмыкнул. Походило, что на Хычу напал «говорун». Такое часто случалось с новичками, особенно с теми, кто боялся Зоны. А Хыча боялся, хоть и старался этого не показывать. Садовников помнил, как он шарахался от каждой тени, когда они в декабре пробирались к Периметру по руслу реки.

– Сталкеры сильны традициями, – сдержано ответил Садовников, стараясь не испортить настроение ни себе, ни другим. Он ориентировался на блеск гайки в траве, как на свет маяка. – Зачем разрушать «духовные скрепы»? Гайками пользуются все – от Хармонта до Новосибирска, и мы будем делать так же.

Хыча хотел сказать что-то еще, но Большой велел ему заткнуться.

Стали попадаться первые аномалии. То «плешь» затаится прямо на пути, то дорогу перегородят туго натянутые нити «паутины». На гнилых пнях зрели стручки «чертовой капусты», к счастью, они были еще слишком молодыми и не накопили достаточно кислоты для «плевков».

– Километров десять пилить, – вздохнул Большой. – Как думаешь, когда доберемся?

Садовников пожал плечами. Ему бы хотелось отсрочить визит в гиблое место, как, примерно, оттягивают посещение стоматолога, только раз в сто сильнее.

– Завтра к полудню. Заночевать придется в поле. Я не поведу вас в темноте.

Какое-то время они шли молча. Трава исчезла, все чаще попадались участки земли, пораженные «порчей». Приходилось петлять. Солнце припекало сильнее. Деревья приуныли, многие стояли без листвы, мертвые и как будто окаменевшие. Среди стволов висела неприятная серая дымка. Не то – дым, не то – пар.

– А «мичуринские» больше не достают? – спросил, тяжело дыша, Большой.

– Нет. – Садовникову не хотелось вдаваться в подробности взаимоотношений с искитимской шпаной.

– Ты – пацан реальный, – изрек неожиданно Хыча. – Мы же поначалу не знали, кто ты есть по жизни. Думали, левый пассажир, терпила. А у тебя, оказывается, кишка не тонка, уважаю таких.

– Хм… спасибо на добром слове, – бросил через плечо Садовников, полагая, что Хычу не отпускает «говорун». По-хорошему, треснуть бы его палкой, сразу пришел бы в себя, но нельзя – ведь у него ружье.

– Ты не подумай, что мы какие-то отморозки конченые, – продолжал тем временем Хыча. – Среди братков хватает душевных людей. Тоха, скажи!

– Точняк, – отозвался Большой.

– Я с вами полностью согласен, – отозвался Садовников. – Берем левее, идем след в след. – Он провел отряд мимо невидимой, но источающей запах горячего железа «жарки».

– Ты, оказывается, в ВДВ служил, – сказал Хыча.

– Да прям – служил! – Садовников харкнул в сторону «жарки», аномалия отозвалась шипением. – Пару раз съездил на сборы после универа…

Хыча загоготал. Этот смех ударил Садовникову по нервам.

– Сышишь, Костыль! Кому ты заливаешь? Папик и Некро-Филя на тебя целое досье собрали. Говорят, стреляешь без промаха. Из любого ствола.

– Ну какие стволы! – сказал сталкер, миролюбиво, как мог. – Писарчуком я отсиделся при штабе.

– Говорят, особые задания выполнял, – стоял на своем Хыча. – Если об этом нельзя рассказывать, ты не рассказывай. Просто мы уважаем стреляных воробьев.

«Вот поэтому, – подумал Садовников, – я обычно хожу в Зону один».

– Какие задания! – едва сдерживая раздражение, проговорил он. – Меня ведь после универа загребли. Помог командиру полка диссертацию дописать, вот и все мои спецзадания!

– Ладно-ладно. Не хочешь рассказывать о своих подвигах – не надо, – позволил Хыча.

Садовников перевел дух. О службе в армии, которая пришлась на последние годы первой чеченской кампании, он действительно предпочитал никому не рассказывать.

Через миг сталкер услышал, как за его спиной подозрительно булькнуло. Он обернулся и увидел, что Хыча торопливо, но не очень ловко прячет под броник плоскую хромированную флягу с оттиснутым на боку «Веселым Роджером». Лицо братка было пунцовым, а винтовку он держал так, что, того гляди, отстрелит себе ногу.

– Э-э, батенька… – протянул Садовников. – То-то у тебя язык развязался! – Он огляделся, место было относительно спокойным: немного шевелящегося мха, пара клочков «порчи» и одно яркое и неподвижное, будто вылитое из пластмассы и покрашенное эмалью, дерево. – Привал! На землю все!

Хыча с виноватым видом предложил флягу сталкеру. Тот сначала ругнулся, а потом сделал крупный глоток.

– Почти пустая, – сказал Садовников, возвращая флягу. – Сам все выдул.

– Ссыкотно мне, – признался, глядя в землю, Хыча. – Был малым, пугали в детстве родоки – мол, будешь плохо себя вести, придет из Зоны шатун и заберет к себе. Я боялся так, что писался в постель. Ночью ветер стонет в трубах, а мне кажется, что это шатун под моими окнами хнычет. И еще жил у нас в подъезде пацанчик – не помню, как звали, по прозвищу Болик. Ну, помните мультик – «Лелик и Болик»? Сталкерский сынок, на колобка был похож. Башка круглая, гладкая, глаза – как две черные дырочки, рот – кривая черточка. Сам он не рос, только голова все время становилась больше. Болик не ходил, мамочка его катала по двору в коляске. Все кричали: «Болик! Болик!» Голова Болика надувалась-надувалась, пока однажды не взорвалась. Я это видел, и другие ребята видели. Я после этого случая болел долго, ничего не ел, заикался.

– А чего, в таком случае, тебя понесло в Зону? – сурово, будто следователь, спросил Садовников.