Книга Побоище князя Игоря, страница 121 – Виктор Поротников

— Где ты разыскал гусляра этого, Вышеслав?

— Он сам ко мне пришёл. — Вышеслав старался не смотреть в глаза Игорю.

— Вот что, друже, нужно записать эту песнь. И сделать три, нет, пять записей.

— Уже сделано, княже.

— Хвалю за расторопность! Одну в Киев отправим к Святославу Всеволодовичу. Теперь-то он по-иному со мной разговаривать станет. — Игорь горделиво усмехнулся. — Другую тестю моему отошлём в Галич, пусть знает, каков у него зять! Третью надо бы доставить к Рюрику Ростиславичу, а четвертую — его брату Давыду. Ну а пятую себе оставлю — для детей и внуков.

Игорь опустился на лавку и добавил с тревогой в голосе:

— Только бы гусляр наш часом не помер в дороге, не молод он уже, и Суздаль от Новгорода-Северского далече.

— На его место другой песенник сыщется, — промолвил Вышеслав. — Важнее жизнь песни, коль полюбится людям, будет у неё век долог, а нет — позабудется через несколько лет.

— Сыскать бы песнетворца этого, озолотил бы его, — сказал Игорь и взглянул на друга: — Ты искать не пробовал?

— Пытался, — ответил Вышеслав, — но без толку.

В Путивле его нет.

— Ничего, — с воодушевлением произнёс Игорь. — Бог даст, сыщем! Через умение этого словописца труды наши ратные на вершину славы вознесены. С той вершины по всей Руси её сияние распространится, как слово Божие. На многие века!

Перемена, произошедшая в Игоре, сразу бросилась в глаза Ефросинье. Она понимала, что причина тому не деньги её отца, а песнетворное сказание, столь вдохновенно исполненное старым гусляром. Недаром говорят: одолень-трава телесные недуги лечит; похвала — раны души.

Ефросинья видела, с каким почётом провожал Игорь в дальний путь, в Залесскую Русь, суздальского посла и белобородого гусляра вместе с ним. Суздалец, видя, как печётся о старике князь, усадил того в свой крытый возок, а гусли в тёплый плащ завернул как живое существо. Немало подарков вёз посол своему князю, но главный дар был, без сомнения, — Слово о полку Игореве.

Прощаясь с Вышеславом, отъезжавшим вместе с Владимиром в Путивль, Ефросинья успела шепнуть ему слова благодарности и запечатлеть на его устах горячий поцелуй. При этом слёзы катились у неё из глаз, и княгиня с трудом удержалась, чтобы не упасть на грудь Вышеславу. Чувства, глубоко ею таимые, вдруг вырвались наружу.

Уже дома Василиса спросила у мужа, почему он не признался князю, кто автор Слова.

— Не корысти ради создавал я эту песнь, — ответил Вышеслав, сразу уловивший, что супруга недовольна тем, что он остался в тени. — Мне почестей и так хватает. Важно, что от Слова любовью народной веет. А стоит мне признаться во всеуслышание, что моё это творение, и тогда повеет от него лестью княжеского приближённого. Не хочу этого.

Василиса не спускала с мужа внимательных глаз, удивляясь тому, что всё ещё до конца не поняла единственного и любимого мужчину, не постигла его возвышенной души.

«И впрямь, разве в почестях счастье?» — подумала она. Вышеслав, словно прочитав её мысли, подсел к жене и обнял за плечи.

В горнице тепло, гудит в печи пламя. Над головой поскрипывают половицы — это Епифания расхаживает в своих покоях. Вышеслав отодвинул печную заслонку, чтобы подбросить поленьев, но вдруг задумался, глядя на огонь. В его пляшущих языках ему привиделось русское войско, идущее степью. Реют знамёна, покачиваются в сёдлах дружинники, колышется частокол копий пеших полков... Впереди Игорь и другие князья.

Идут полки на землю Половецкую за землю Русскую.