Книга Звезда Одессы, страница 22 – Герман Кох

В то же самое время раздавались и другие звуки, которые шли не от булочки, а изо рта мужчины. Я видел, как его язык что-то ищет внутри рта; сначала он колыхался у передних зубов, а потом снова исчезал в глубине, чтобы обстоятельно ощупать задние зубы. Рот раскрывался шире, и губы складывались в трубочку, направляясь к остаткам сэндвича, размачивая белый хлеб, который пальцы поднимали кверху.

Вообще-то, теперь я смотрел только на пальцы; эти пальцы, особенно обгрызенные до самых кутикул ногти, служили окончательным доказательством того, что я не ошибался с самого начала.

Эти пальцы — точнее, части пальцев, которые должны быть закрыты ногтями, — блестели в свете оплетенных бурыми корзинками лампочек, висевших над баром. На некоторых кутикулах виднелись остатки горчицы. Я подумал, что не видел господина Бирворта больше четверти века. Вероятно, все эти годы он не переставал грызть ногти; все это время зубы учителя французского снова и снова, все менее успешно, пытались зацепиться за остатки ногтей в отчаянных поисках отросшего ногтя.

Подумал я и о его жене. Я задался вопросом, жива ли она еще, а если да, то продолжает ли она щипать господина Бирворта за письку через ткань пижамы; продолжает ли хрюкать, как свинья, и стрижет ли волосы ежиком?

Я тихонько охнул, и в то же самое время господин Бирворт поднял голову и взглянул на меня. Его водянистые глаза таращились из-за толстых стекол очков, не подавая никаких признаков узнавания.

Я посмотрел в его глаза, белки которых пожелтели, словно старая газетная бумага, и вдруг совершенно ясно осознал, что его жена уже умерла; наверное, она чем-нибудь подавилась или одним дождливым утром просто осталась сидеть мертвой за столом во время завтрака. На столе, между крошками и остатками скорлупы только что облупленного яйца, медленно остывал ее кофе; так или иначе, господин Бирворт остался совсем один на всем белом свете, и уже никто не ущипнет его за пижамные штаны.

— Фред! — прозвучало из другого угла кафе.

Тон, которым выкрикнули мое имя, свидетельствовал о том, что меня окликали уже во второй раз, а первый я прозевал. У свободного столика возле входной двери стоял Макс и махал мне рукой.

— А Сильвия? — спросил я, усаживаясь напротив него.

На Максе была белая трикотажная спортивная куртка с капюшоном и серыми буквами «russell athletic» [26] на груди. Он потер руки и взял со стола меню.

— Ей надо было пройтись по магазинам, — сказал он.

Я едва не рассказал о том, что здесь сидит наш бывший учитель французского, но сдержался.

— У тебя чудесная дочка, — заметил я.

Макс широко улыбнулся, захлопнул меню и выудил из-под куртки пачку «Мальборо» и зажигалку.

— Красавица, а? — сказал он, закуривая сигарету.

Он посмотрел на свои руки и покрутил обручальное кольцо на безымянном пальце. В это время я увидел, как у стойки бара господин Бирворт встает с табурета и исчезает в туалете; я снова подумал о его пальцах, о том, как они возятся с брючной застежкой.

— А у тебя? — спросил Макс.

— Что — у меня? — спросил я.

— У тебя есть дети?

— Да, один… Ты его не видел? На моем дне рождения.

Макс задумчиво посмотрел на меня. Я и сам задался вопросом, куда подевался Давид на моем дне рождения, и смутно вспомнил, как сын выходил из кухни с бутылкой пива в руке. Свернул ли он потом направо, в гостиную, или налево?.. Чем дольше я об этом думал, тем более вероятным находил, что в тот вечер он в основном сидел, закрывшись, в своей комнате: значит, Макс его совсем не видел.

— Давид, — сказал я. — Ему четырнадцать.

Макс покачал головой.

— Спрошу у Сильвии, — сказал он. — У нее лучше память на лица.

Я воззрился на него; возле нашего столика появилась официантка с блокнотом наготове.

— Мне, пожалуйста, сэндвич с горячей пастромой и хреном, — сказал Макс, — и свежевыжатый сок. Большой.

Я посмотрел на свои часы.

— А мне пиво, — сказал я. — Тоже большое.

— Тебе надо узнать, который час, чтобы разрешить себе выпить пива? — рассмеялся Макс.

Я тоже засмеялся, одновременно спрашивая себя, вправду ли он не помнит, с кем был у меня на дне рождения.

— Как дела у Ришарда? — спросил я.

— «Как дела у Ришарда», — повторил Макс мои слова, но без вопросительной интонации.

Внезапно я почувствовал необъяснимый жар — мое лицо залилось краской, что, несомненно, было заметно издали. Я уставился на дверь туалета в глубине кафе, но она все еще была закрыта.

— Утро пятницы — действительно удобное время, чтобы забрать машину, — сказал Макс. — Мне никуда не надо ехать.

Он снова осмотрел свои пальцы. Я почувствовал, что жар добрался до моих глаз.

— Вот только двадцать четыре тысячи километров пробега — это чересчур, когда на счетчике едва шесть тысяч, — продолжал Макс, по-прежнему разглядывая собственные пальцы. — Хенк как-его-там тоже так считает. Хенк Лерхейс, или что-то в этом роде, хоть и не совсем так. Он перезвонил оттуда, чтобы уточнить, подразумеваем мы оба одно и то же или нет…

Официантка поставила на стол свежевыжатый сок и мое пиво. С помощью пива я, наверное, смог бы погасить жар или хотя бы залить его источник, но рука предательски отказывалась схватить бокал.

Макс выпустил голубое облачко дыма, повисшее над нашими напитками, и впервые посмотрел мне прямо в глаза.

— Поэтому когда Сильвия утром увидела, что ты «случайно» курсируешь по улице Бетховена, я быстренько сложил один и один и получил, как ты понимаешь, два.

Я не уловил его взгляда, а потом подумал, что моя идея была вовсе не так хороша. Я посмотрел ему в глаза и снова не уловил его взгляда.

— Ничего страшного, — продолжил Макс. — Надо же установить на машину новую правую фару после небольшого столкновения у Северного морского канала. Но к чему все эти старания? Мой номер есть в телефонной книге. Ну и потом, в Амстердаме не так много Г.

Где-то в нижней части моей грудной клетки что-то оборвалось; точнее, такое ощущение бывает, когда ты спускаешься по лестнице и оступаешься, ошибочно думая, что уже побывал на нижней ступеньке.

— Лемхейс, — сказал я, решив, что ничего лучше этого я сказать не могу.

— Что? — спросил Макс.

— Лемхейс. Тот человек в гараже. Его фамилия не Лерхейс, а Лемхейс. Хенк Лемхейс.

— Я сказал «Лерхейс»?

— Да.

Мы помолчали. Макс закурил еще одну сигарету и залпом выпил бокал сока; я сделал то же со своим пивом.

— Ты хотел меня о чем-то спросить, — сказал Макс наконец.