Книга Звезда Одессы, страница 23 – Герман Кох

— Что? — сказал я.

— Разве ты не хотел меня о чем-то спросить? Сначала ты заявляешься в «Тимбукту», потом пристаешь на улице к моей жене…

Я хотел было что-то ответить, но Макс поднес указательный палец к губам.

— Шутка, — сказал он. — Нет. Но я все время думал: когда же он наконец перейдет к делу? Может, я ошибаюсь. Но если я ошибаюсь, то хочу в этом убедиться.

Мне захотелось еще пива, и, попытавшись привлечь внимание официантки, я увидел, как открылась дверь туалета; господин Бирворт наконец управился со своими делами. Он попрощался с девушкой за стойкой и направился к выходу.

— Не смотри сразу, — сказал я.

— Куда? — спросил Макс и всем телом слегка повернулся на своем стуле.

— Тот тип, вон там, — сказал я, — который сейчас подойдет. Помнишь, кто это?

Макс прищурился и покачал головой.

— Понятия не имею, — сказал он. — Твой отец?

— Это Бирворт. Помнишь, учитель французского, который грыз ногти. У него еще была такая жена, похожая на свинью, с волосами ежиком. Она работала в библиотеке.

— Да иди ты! — сказал Макс. — Они же в свободное время занимались грязными делишками? Делишками, о которых лучше не думать слишком долго?

Между тем господин Бирворт поравнялся с нашим столиком. Как раз в это время в ресторан вошли две женщины с хозяйственными сумками, и он остановился, чтобы их пропустить.

— Господин Бирворт!

Услышав свое имя, учитель обернулся; сначала он повернулся слишком сильно и беспомощно уставился в какую-то точку через несколько столиков от нашего.

— Господин Бирворт! — снова окликнул его Макс.

Он помахал рукой, привлек внимание учителя и жестом пригласил его подойти поближе.

Господин Бирворт сделал несколько шагов в нашу сторону; из-за стекол его очков недоверчиво смотрели на Макса влажные глаза. Как я теперь увидел, руки он держал в карманах пиджака.

— Мы ваши бывшие ученики, — сказал Макс с широкой ухмылкой. — Это Фред. Вы его точно помните. Фред Морман.

Господин Бирворт наклонил голову поближе к нашему столику и уставился на меня.

— Фред Морман, — сказал он.

Возможно, он думал, что, произнеся мое имя вслух, пробудит в себе какое-нибудь воспоминание. Но на его лице не появилось никаких признаков узнавания. Он посмотрел на Макса.

— Макс, — сказал Макс. — Макс Г.

Услышав эту фамилию, господин Бирворт шевельнул губами. Раздалось короткое чмоканье, и он облизнулся; в одном из уголков рта осталась горчица.

— Да-да, — сказал он тихо. — Я помню, кто ты такой.

Казалось, он хочет идти дальше, к двери, но удерживает себя. Его глаза приняли строгое выражение, словно он собрался выставить кого-то из класса за безобразное поведение.

— Могу я надеяться… — начал он, но не закончил фразу.

Между тем Макс скрестил руки на груди: он явно забавлялся. Господин Бирворт одернул пиджак и перевел взгляд с Макса на меня.

— Надеюсь, вы оба смогли пожать плоды обучения, независимо от того, чем занялись впоследствии. Всего доброго.

Быстрее, чем можно было бы ожидать от человека его возраста, он оказался у двери и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Там он выпрямил спину и хотел было пройти мимо витрины, за которой стоял наш столик, но передумал и пошел по улице Бетховена в противоположную сторону.

— Ты можешь перевести мне это? — сказал Макс. — В последнее время мой французский стал не очень хорошим.

Я тяжело вздохнул, взял свой пивной бокал, увидел, что он пуст, и поставил его обратно.

— Плоды, — сказал я. — В этой метафоре школа предстает деревом, с которого собирают плоды. Потом мы начинаем заниматься делами. К счастью, у нас еще есть эти плоды. Для чего бы то ни было. Всего доброго.

— Да, — сказал Макс. — Или, как красиво говорят французы, oui. [27]

Он подозвал официантку.

— У меня тоже жажда, — усмехнулся он. — Посмотри-ка на часы, можно ли.

Я протянул руку к пачке «Мальборо» и подвинул ее к себе. Я ничего не спрашивал — в тот момент мне казалось, что лучше ничего не спрашивать. Я взял сигарету и схватил Максову зажигалку.

— Самое время, — сказал я, давая огоньку поиграть с кончиком сигареты.

Я глубоко затянулся и с силой выдохнул облачко дыма в сторону окна.

Возле нашего столика остановилась официантка.

— Два пива, — сказал я. — Больших.

Рука Макса скользнула к пачке «Мальборо».

— Так о чем ты хотел меня спросить? — произнес он.

Обычно, просыпаясь посреди ночи, ты уже знаешь, который час. Это начинается во сне, который не отклоняется от своей сюжетной линии, — в таком сне вдоль тротуара сложено слишком много мусорных мешков или белая лошадь все скачет и скачет рысью по богом и людьми забытой дороге. Мусорные мешки, по два сразу, надо закинуть сзади в мусоровоз. Приоткрываешь глаза — и видишь светлую щелочку между занавесками. Тогда все ощущается острее, чем обычно. А если закрыть глаза, перекидывание мусора просто начинается снова. И лошадь еще долго не прискачет туда, куда ей надо.

— Я заболел, — сказал я жене, когда зазвонил будильник.

Рядом со мной раздался тяжелый вздох. Я мог бы вспомнить время, когда после такого сообщения она сразу поворачивалась ко мне, полная любви, брала мою пылающую голову прохладными руками и спрашивала, сколько тостиков, один или два, я хочу в постель во время завтрака. Но в последние годы она только вздыхала.

До меня доносилось журчание душа в ванной; потом я услышал, что жена чистит зубы и будит Давида. Удаляющиеся шаги вниз по лестнице. Я приподнялся среди подушек — резкая боль выстрелила вдоль позвоночника вверх, до самого затылка, — и слегка отдернул занавеску. Дневной свет тоже причинял боль. Казалось, кто-то стучит вилкой по железной тарелке далеко позади глаз.

Должно быть, я задремал, потому что Кристина, совсем одетая, вдруг встала у изножья кровати. В руке у нее была кружка кофе, но по тому, как жена ее держала, было видно: она пришла наверх вовсе не для того, чтобы принести мне кофе в постель.

— Позволь напомнить, что сегодня вечером мы идем ужинать к Яну и Ивонне, — сказала Кристина.

Она поднесла кружку к губам, будто хотела сделать глоток, и снова опустила ее.

Услышав имена шурина и невестки, я застонал — тихонько, но все-таки громче, чем собирался.

— Я болен, — сказал я, во второй раз за утро.

Жена опустила глаза и уставилась на кружку в своей руке; может, мне это привиделось, но я не мог отделаться от ощущения, что она мысленно считает до десяти.