Онлайн книга «В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917»
|
И все сломя голову бросились с котелками за патокой. Коршуньем налетели на сорокаведерную бочку, стоящую на платформе. Вышибли дно. Давя друг друга, черпали в котелки липкую густую полузастывшую жидкость и бегом летели в теплушки. Дело было после второго звонка. Очухавшись в теплушке, пробовали патоку языком и в ярости выплевывали, матюгались… В котелках оказалась смола… Котелки на каждой остановке мыть бегали, песком оттирали смолу… * * * Смена бригады. Стоим сорок минут. В вагон с помощью женщины влезает человекоподобное существо в засаленной солдатской фуфайке. Вместо ног – два обрубка. В руках короткие костыли. Положил костыль на пол. Окинул вагон пристальным жалящим взглядом. – Внимание, граждане, братишки, – вынул проворно из кармана две деревянных солдатских ложки. Ударил ложкой о ложку, и дробно застрекотал веселый деревянный аккомпанемент. Женщина, по-простонародному подперев щеку ладонью, выдохнула напев популярной песенки: Крепко бабушка Ненила Революцию бранила: Вот свобода, так свобода, Нету хлеба у народа Батюшки! Расплылись в улыбках грубые солдатские лица. Сочувственно мотают артистам головой. Обступили из всех углов. Гул одобрения и восторга. – А еще можешь? – Могу! – Качай дальше! И опять дико застрекотали в привычных руках обтертые лысые ложки. Пели оба. Мужчина – хриплым грудным баритоном, женщина – мягким надтреснутым сопрано. Лихим перебором оборвался мерный стук деревяшек. Смолкла песня. Просительно смотрят из-под красных облезлых бровей бесцветные глаза. – Товарищи! Пожертвуйте контрибуцию в помощь жертве империалистической войны. Ноги в Карпатах оставил… Сами видите… Женщина кладет на ладонь шапку и молча обходит всех. В шапку щедро сыплются зеленые двадцатки [9] . Безногий «сын свободы», улыбаясь, тепло прощается с нами и благодарит. На кой черт ему, безногому, свобода?! У человека отняли самое ценное, что он имел. И вместо этого дали две ложки, право взять поводыря и распевать в вагонах на ряду с агитками революционных поэтов пошлые и глупые анекдоты. Таких «сынов свободы», не способных к труду, теперь, вероятно, миллионов десять… Как они будут жить? Где возьмет истощенная страна средства для их обеспечения? Миллионы нищих калек!.. Да, войну пора кончать. Какой угодно ценой, но мир! * * * Остановились в тридцати верстах от Могилева. Разведка сообщила, что нас уже «ждут». Духонин приготовился встретить нас с «хлебом», с «перцем» и с «солью». На перроне станции выставлены пулеметы и пушки дулами на Москву. Наутро вылезли из вагонов. Развернулись рассыпным строем, цепями, бесшумно двинулись на спящий предутренним сном город. Вторая разведка донесла: – Артиллеристы, пулеметчики и казаки Духонина отказались стрелять в представителей Петроградского гарнизона. Бросили оружие и разбежались. В городе безвластие. Духонин покинут всеми и не имеет никакой реальной силы. Погрузились в вагоны и с песнями влетели в Могилев. Духонин, действительно, оказался генералом без армии. Его подняли с постели и объявили арестованными и посадили в одну из наших теплушек. Могилев взяли без выстрела. Н. В. Крыленко принял верховное командование. В уютном белом домике на живописном берегу Днепра, с радиомачтой на крыше, где вчера еще во главе с Духониным заседали убеленные сединами важные генштабисты в орденах и густых эполетах, где, звеня шпорами, скользили по паркетам бравые адъютанты, где пахло дорогими французскими духами и английским табаком, сегодня крепко обосновались приземистые кривоногие «братишки» в темно-синих бушлатах, в широченных клешах и высокие дородные гвардейцы-солдаты с желтыми петлицами, в парадных белолакированных поясах. Бонч-Бруевич, адъютант нового главкома, высокий человек (чуть ли не вдвое выше Н. В. Крыленко), в желтом нагольном мужицком полушубке налаживает связь с армией, восстанавливает порядок на фронте и в городе. И радиомачта из белого домика на живописном берегу Днепра уже гонит волны-приказы: «Всем. Всем. Всем. Военные действия прекратить. Перемирие на всех фронтах… Главковерх Н. Крыленко». * * * Патрулями рассыпались по городу. Оцепили все переулки. Патрулям приказ: «Произвести повальные обыски». Офицеры и генералы бросали свои части на произвол судьбы, удирали, как крысы с тонущего корабля. Многие брели с фронта пешком, спрятав в карман золотые погоны, переодевшись в рваную солдатскую шинель, робко озираясь на сторожевые пикеты по дорогам, обходя, точно воры, стороной станции, пересыльные пункты. Были и такие, которых солдаты, слегка поколотив за прежние обиды и издевательства, просто выгнали с «миром» из полков, снабдили суточными, проходным свидетельством, пустили на все четыре стороны… «Все пути ведут в Рим». Все дороги с фронта ведут в ставку верховного главнокомандующего. Вся эта золотопогонная масса «беженцев» хлынула под крыло Духонина в надежде найти у него прибежище и защиту, получить советы и указания. Ставка, как губка, впитывала в себя всех «униженных» и «оскорбленных» Октябрьской революцией, всех выбитых из обычной колеи военно-фронтовой жизни. Но ставка сама была в агонии. В день нашего приезда, когда воинские части, охранявшие ставку, «демобилизовали сами себя», Духонин отдал всем командирам без армии, которые его окружали, единственно возможный приказ: – Спасайся, кто может… Более расторопные кинулись врассыпную на Дон, на Кубань, в Оренбургские степи, подальше от центра, чтобы укрыться там от нависшей красной напасти, выждать время и поднять верное старому укладу жизни казачество. Остальные, растерявшиеся вконец и изверившиеся во всем, не имевшие денег на выезд, остались в Могилеве. Укутались по теплым уютным квартирам, схоронились, как страусы в песок головой, отсиживались, полагаясь на милость победителей-болыиевиков: «авось не съедят». В каждом доме – офицеры, генералы, военные чиновники, их жены, любовницы, содержанки, денщики, ординарцы… |