Онлайн книга «Шантарам - 2. Тень горы»
|
– И что? – Я тебе все расскажу, только лучше с глазу на глаз. Давай выйдем? – Ладно. – Стюарт, мне надо поговорить с Лином, – заявила она, вручая юноше полотенце. – Освобожусь через двадцать минут. Я вытер руки, и мы с Ранвей вышли из кухни к поваленному дереву, излюбленному месту для неторопливых бесед. Винсон остался мыть посуду. – Я неправду сказала, – начала Ранвей. – О чем? – Карла ничего особенного не говорила, просила только передать, что вы с ней скоро увидитесь и что она верует, но каждый день – в разных богов, на всякий случай. – Отлично, – улыбнулся я. – Так о чем тебе хочется со мной побеседовать? – О Лизе, – со значением сказала она и напряженно посмотрела мне в глаза, опасаясь, что переступила черту дозволенного. – Потому что твой друг тоже от передоза умер? – Да, – ответила она и перевела взгляд на Винсона. – Не терзайся, – сказал я. Она обернулась ко мне: – Мы с Лизой всего лишь один раз встречались, но ее смерть меня потрясла. До глубины души. – И меня тоже. Ты, главное, держись. – Как я выгляжу? Она поправилась, щеки покрылись бледным румянцем, бледно-голубые глаза, словно лед, подсвеченный синим, были чисты и ясны. Пальцы больше не дрожали, а спящими котятами свернулись на коленях. На Ранвей была ярко-голубая футболка, мужской жилет и вытертые до белизны джинсы. Ни украшений, ни обуви. Овальное лицо, прямой нос, пухлые губы. – Ты теперь просто красавица, – сказал я. Она поморщилась – очевидно, решила, что я с ней заигрываю. – Нет, я к тебе не подкатываю, – рассмеялся я. – Я уже связан навечно, в этой жизни и во многих следующих. – Правда? Ты уже кого-то нашел после… – И до, и после. Да. – Ты с кем-то связан, как прежде? – Да, как прежде – но иначе. – Лучше? – Да, лучше. И тебе тоже станет лучше. Она снова посмотрела на Винсона, который неторопливо вытирал посуду. – Мои родные в Норвегии – ярые католики. Для них мой друг олицетворял зло, поэтому я уехала за ним в Индию. Ну, чтобы независимость свою доказать. – А что он в Индии делал? – Мы в ашрам собирались, но как приехали в Бомбей, так больше никуда и не сдвинулись. – А он здесь прежде бывал? – Да, несколько раз. Это потом я поняла, что он сюда за наркотой ездил. – И все равно ты его оплакиваешь, правда? – Да, хотя я его не любила по-настоящему. Он мне нравился, и я о нем заботилась, как могла. – А Винсон? – По-моему, я в него влюблена. Я до сих пор ни в кого не влюблялась. Только я себя сдерживаю, а он надеется на ответное чувство. Просто я пока не могу… – Ну… – А как ты с этим справляешься? – умоляюще пролепетала она дрожащими губами. – Как ты понял, что вас связывают незримые узы? Как я понял? Сейчас, когда гора отделяла меня от возлюбленной, я и сам задавался этим вопросом. – Стюарт очень отзывчивый, – сказал я. – Он все понимает и даст тебе время. Вам торопиться некуда. Он уже счастлив. – А может стать еще счастливее, – вздохнула она. – И я тоже. А ты часто вспоминаешь прошлое? – Конечно. – Правда? – Это естественный процесс. Наш рассудок эмоционален. Главное – не превращать жизнь в воспоминания. Ты часто задумываешься о прошлом? – Ага. Я его представляю как живого. Будто мы снова вместе. – Знаешь, Идрис вчера сказал, что душу погибшего можно умиротворить, если принести к реке тарелку еды и оставить на съедение мышам и птицам. – И что? – Я точно не знаю, но вроде бы души, насытившись, продолжают свой путь. – Ох, я сейчас на все готова, лишь бы не чувствовать, что он все время рядом. Разговор об умиротворении я начал, чтобы утешить Ранвей, но она, внезапно осознав мучивший ее страх, задрожала и обхватила себя за плечи. – Послушай, Ранвей, здесь неподалеку есть река. Давай соберем еды, оставишь тарелку на берегу. Твой друг любил сладкое? – Да. – Прекрасно. К ужину много сластей наготовили. Может, твоему другу понравится, и он оставит тебя в покое. – Спасибо, я попробую. – Не бойся, все будет хорошо, – сказал я. – А ты медитируешь? – Только когда пишу. А почему ты спрашиваешь? – Может, тоже медитацией заняться? – задумчиво протянула она и поглядела на меня. – А что ты о нем думаешь? – О Винсоне? – Ага, о Стюарте. Дома я бы спросила отца или братьев, а тут, кроме тебя, никого нет. Так что ты о нем думаешь? Винсон расставил посуду на полках и насухо вытер глубокую раковину из нержавейки. – Он мне нравится, – сказал я. – По-моему, он от тебя без ума. Если ты к нему равнодушна, то так ему и скажи, не тяни. Для него это очень важно. – А тебе бывает тоскливо? Мне Стюарт кое-что о тебе рассказывал, ну, о твоей жизни. Ты о самоубийстве никогда не думаешь? – В заключении об этом нельзя думать… Понимаешь, почти всю жизнь я провел в заключении. – Нет, я серьезно. Бывают же дни, когда просто хочешь, чтобы все это кончилось – раз и навсегда. – Разумеется, мысли о самоубийстве мне знакомы. Но я привык бороться до последнего. – Даже когда так плохо, что жить не хочется? – спросила она, глядя на меня. – В плохом тоже есть хорошее. Чудеса вершатся в те мгновения, когда кровь бурлит в жилах. Я писатель, я верю в силу любви. Самоубийство – не выход. – Для тебя? – И для тебя тоже. Ты никогда не задумывалась о том, что не имеешь права лишить себя жизни? Такого права нет ни у кого. – Это почему? – Ранвей смотрела на меня широко распахнутыми глазами, не догадываясь, какая жестокость скрыта в наивном вопросе. – Скажи, у безумца есть право убить постороннего? – Нет. – Вот видишь. Когда задумываешься о самоубийстве, то превращаешься в безумца. Но в то же время ты сам – посторонний, и тебе грозит опасность от самого себя. Даже если дела плохи, ты не вправе убить того, кем станешь впоследствии. Сама жизнь предупреждает, что это не выход. – А как же перебороть тоску? – серьезно спросила Ранвей. Мне захотелось обнять ее и притянуть к себе. |