
Онлайн книга «Родиться среди мертвых. Русский роман с английского»
— Говорит «Голос Родины», — объявили по-русски, — после этой песни мы будем передавать последние новости. Звуки военного марша заполнили комнату. — Александр, — сказала Тамара. — Выключи. «Голос Родины» была советская радиостанция, и генерал запретил включать ее в его присутствии. Я знал, что иногда Петров слушал ее, а Александр включал ее, только когда генерала не было дома. — Это же только новости, — сказал Александр, но послушался и выключил передачу. Генерал, одетый в синюю форму сторожа, и Петров спустились вместе. Они продолжали разговор, начатый, очевидно, еще наверху. — Что японцы должны сделать, так это разрешить нам выбрать своего председателя, знаете, голосовать, как в Америке, — говорил Петров. — Конечно, ведь, в конце концов, нас тридцать пять тысяч. — Тридцать пять тысяч — это ничто, — сказал Александр. Оба повернулись к нему с неодобрительным выражением на лицах. — Конечно, — продолжал он, — но когда тридцать пять тысяч людей могли иметь какое-то значение? — В истории бывало, что один единственный человек менял течение событий, — сказал генерал, — как твой Петр Великий. — У Петра Великого была власть и страна. У вас же нет ни того, ни другого. — Кто это «вы»? — закричал генерал. — Разве ты не один из нас? Александр был подчеркнуто спокоен, только движение его губ, когда он говорил, было ненатурально напряженным. — Все вы, кто живет в прошлом. — Александр, дорогой мой, — сказал Петров, — мы говорили о японцах и нашем… — Это совершенно не важно, о чем вы говорили. — Ну, так объясни яснее, что ты имеешь в виду. — Гене-рал нахмурился. — Да, вы говорите о Китае, но так, будто Россия, могучая и победоносная, находится позади вас. За вами нет ничего, ничего, кроме воспоминаний. — Почему же ты исключаешь себя, Александр? Ты разве не то же, что мы? — Я сказал, что я тоже ничто, я это сказал. — Александр в этот момент начал кричать. — Но я-то это знаю. Я знаю это. Кулак генерала с треском ударил по столу. — Перестань, сию же минуту остановись. Тамара подбежала к отцу и взяла его под руку. — Папа, папа, он не знает, что он говорит. — Да, я знаю. Я говорю правду, Вы просто не хотите принять ее. — Это неправда. Это просто невежество. Чему они вас там в школе учат? — О, не волнуйся. Они нас учат там тому же, чему ты меня всегда учил. Что Россия была великой страной с древних времен. Что она всегда защищала маленькие страны, такие, как Польша и Венгрия. Что все цари всегда были щедрые и мудрые. И они всегда делают все, чтобы отбить у нас охоту задавать неподобающие вопросы. — Какое ты имеешь право задавать их? — Разве это не исторический факт, что когда Венгрия восстала против тирании восемьдесят пять лет тому назад, ваш царь Николай I послал свою армию подавить восстание? — Это было необходимо. — А все ваши остальные драгоценные цари? — Что насчет царей, Александр? Голос генерала внезапно стал совершенно спокойным. Александр дрожал, и его бледное, исхудалое лицо вдруг стало детским. — Они не были великодушными, добрыми и мудрыми. Они были жестокие, мелкие и развращенные люди. Николай I, его звали «жандармом Европы». А Александр — соучастник в убийстве отца, который дал всю власть палачу Аракчееву, и даже другой Александр, которого вы называете Освободителем, он… Генерал был на ногах, его лицо исказилось бешенством. Он дважды ударил Александра по щеке, и тот упал на пол. Тамара вскрикнула. Я подбежал к ней и обнял, она оттолкнула меня и опустилась на колени перед сыном. Александр тряхнул головой, медленно поднялся и вышел из дома. — Ваше превосходительство, — умолял Петров, — ваше превосходительство, пожалуйста… — Они его заполучили, — голос генерала прозвучал слабо. — Папа, это все идет от Евгения. Слушай, папа, я запрещу Александру видеться с ним. — Может быть, это наша вина, — сказал Петров. — Мы были так заняты своим…. и не смотрели за молодежью. Генерал вышел из дома, хлопнув дверью. — Простите меня… — Петров сделал жест рукой. — Я опаздываю на работу. Когда мы остались одни, я подошел к Тамаре. Я не дотронулся до нее, но всю теплоту чувства, которое я испытывал к ней, вобрал мой голос. — Я знаю, как трудно приходится мальчику в этом возрасте. У него есть свои идеи о том, каким мир должен быть, а этот мир совсем другой. Я не осуждал поведение Александра; я просто чувствовал в этот момент необходимость что-нибудь сказать. — Я совершенно не понимаю. Он же любил все о России. Он понимал. Он мог петь наш национальный гимн, когда ему было пять лет. Мы были так им горды, когда он пошел в школу; он знал нашу историю так хорошо. Я сказал: — Вы знаете, я иногда жалею, что я не бунтовал, когда я был в его возрасте. Как… как Базаров. Тамара улыбнулась: — Вы знаете Тургенева? Я сказал ей, что я читал роман «Отцы и дети» в семнадцать лет. И чуть не начал рассказывать ей о нашей русской прислуге. Но ее улыбка, которая устанавливала связь между нами, исчезла; она сдвинула брови и сказала: — Я должна пойти и посмотреть… — и не закончила фразы. Я опять начал говорить, хватаясь за слова, как за струны; но она была уже на дворе и шла быстро по аллее, тенистой от плакучих ив. Я стоял в дверях. На ка-кой-то момент она остановилась и посмотрела вокруг; увидев отца, она пошла к нему. Когда я позже подошел к ним, они не разговаривали. Генерал чинил поломанный крест; Тамара полола траву у могилы рядом. Их общее молчание дало мне почувствовать, что я лишний. Я спросил генерала: — Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? Он сказал: — Вы можете покрасить вон те кресты в детской секции. Я держу кисти и краску в подвале. Было бы хорошо, если бы мы смогли покрасить все кресты к Рождеству. В тот вечер Александр не пришел домой. Если не считать редких замечаний Петрова, мы ужинали молча. Тамара не спускала глаз с входной двери, и когда Петров задал ей прямой вопрос, она вздрогнула. Генерал сказал: «Сегодня четверг», — что значило, что он будет играть в бридж с адмиралом Суриным и вернется домой поздно. Как только он ушел, Тамара поднялась в свою комнату. Петров шепнул мне: — Я думаю, мне нужно пойти к Евгению и поговорить с Александром. Нет, нет, не ругать его, а просто сказать, что ему нужно пойти домой, потому что мама очень волнуется. |