Онлайн книга «Лав - из»
|
3 Этот май никогда не кончится. Ирма Ивановна лениво листает журнал «Отдохни». – Нужно что-то делать, Жанка, – говорит она. – Так жить нельзя. – Нельзя, – вздыхает в ответ Жанка. – Я вот думаю серьезным делом заняться. Фирму свою открою. – Ты? – А что, я тут нанялась мороженое продавать до скончания лет?! – Не знаю. Чем мороженое плохое? – Ты, Жанка, униженно мыслишь. Тебе скажут мыть туалеты – и ты будешь мыть. Не пискнешь. «Смирение», – думает про себя Жанка. Ирма Ивановна продолжает: – Я уже разузнала, что почем. Сначала нужно оформиться частным предпринимателем. Чтоб платить один налог. Потом регистрирую у себя дома фирму, и глядишь – пойдет как по маслу. – А что твоя фирма будет продавать? – Услуги! – Услуги, – повторяет Жанка. – Звучит очень солидно. – А сейчас, Жанка, всюду так. Сейчас целые состояния на продаже услуг зарабатывают. Все продают услуги. А Мироновка в смысле услуг очень недоразвита. Из Киева еще не наприезжали. Просто рай для начинающих бизнесменов. Приходи – и только успевай доллары в морозилку складывать. – И какие услуги ты будешь продавать, Ирма? Ирма Ивановна запнулась: – Вот какие именно услуги – еще не придумала. Виктория Викторовна ночью вызывала «скорую» – «дергало» под ребрами. – Знаешь что, Жанка, – говорит она, – нужно бизнес наш приостановить, а то я боюсь. – Чего боитесь, Виктория Викторовна? – Понимаешь, Жанка, я целый день жарю пирожки. А потом, ночью, думаю про пирожки. Если не жарю, то думаю, если не думаю, то жарю. Пирожки отбирают у меня все время. А у меня его и так очень мало. Я боюсь. – Чего? – Смерти, Жанка. Боюсь смерти. – Не бойтесь, Виктория Викторовна. Вам до смерти еще далеко. Сколько вам лет? – Шестьдесят семь. Женщина молчит. – Этот май никогда не кончится, – неожиданно меланхолически говорит баба Вика. – И не тепло, и не холодно. Ненавижу такую погоду. Дождь льет каждый день. Все цветет… – Да. В городе очень много тополиного пуха, а у меня на него аллергия. В этом году тополя рано зацвели. – Видишь, Жанка, – говорит баба Вика, одной рукой массируя там, где должно быть сердце, – в этой стране никто ничего хорошего другим не сделает. Понасажали тополей, потому что они быстро растут. А то, что у людей бывает аллергия на тополиный пух, их не интересует. Ну разве так можно? Это же преступление. – Преступление, – повторяет Жанка. – Вот насадили бы подсолнухов… – Подсолнухов? – Подсолнухов. – Подсолнухов. Баба Вика мечтательно смотрит в окно. Жанка смотрит на бабу Вику. – Я десять лет продавала на вокзале семушки, – говорит баба Вика. – Ну, до пирожков, ты знаешь. Жарила семушки, расходовала целые мешки семушек, и никогда, чтоб ты, Жанка, знала, я не видела подсолнухов. Что называется – мещанка до мозга костей, – баба Вика не очень натурально смеется. – Если ехать электричкой в Киев, можно целые поля подсолнухов увидеть. – А ты их видела, Жанка? Жанка мнется. Она точно не помнит. – Кажется, видела, – говорит она, – но, может, это по телевизору. – Вот и я так! По телевизору. По телевизору все показывают… Знаешь что, Жанка? Давай поедем в Киев, а? На электричке. Когда подсолнухи будут цвести. Давай? – Хорошо, Виктория Викторовна, поедем. Она не смеет поднять голову. Разглядывает потрескавшийся асфальт под ногами. Свои ноги. Форму собственных туфель. Но он идет – Жанка в этом уверена. Он приближается. Прилавок с мороженым сегодня выходной. Он идет к ней, к Жанке. – Один пирожок, – говорит он и протягивает Жанке гривну пятьдесят. – С чем? – Жанка дрожащими руками берет деньги и исподлобья смотрит на него. Боже, думает Жанка, какой он красивый. – А с чем есть? – С картошкой… с мясом… с капустой… с луком и яйцом… с горохом… и… и… с абрикосовым джемом. – Ого! Непросто выбрать! Он впервые за два года глядит на Жанку. В меру толстоватая, ничем не примечательная женщина средних лет. Она ли это здесь продавала пирожки вчера? И на прошлой неделе? – Как вас зовут? – вдруг спрашивает он. Жанка поднимается со скамейки. Она с ним почти одного роста, а раньше казалось, что он высокий, как столб. – Жанна. Меня зовут Жанна. – Какое… пышное имя. – Его громкоговоритель падает с плеча на землю. Он смущен. – Пышное? Вы намекаете на то, что я толстая? – Нет-нет! – Он наклоняется, чтобы поднять громкоговоритель, ощупывает асфальт, словно слепой. – Я говорил только про имя. Имя пышное. Так можно было бы назвать торт. – Торт? Он исследует асфальт, она роется в коробке с пирожками. – Так какой вам пирожок? К первому пути тихо, словно змея, подползает киевская электричка. Двери открываются: толпа людей вываливается на платформу. Часы на привокзальном столбе показывают 13:48. Тополиный пух зависает в воздухе. Конец. Это конец, думает Жанка. Подходят сразу четверо любителей Жанкиных пирожков. – Четыре с мясом, Жануся. – С картошкой. – Дай-ка мне, солнце, два с абрикосами. В кулечек. Громкоговоритель опять на плече. Он протискивается вперед, сквозь стену кожаных курток и кроссовок. – Извините, мужики, но сейчас моя очередь. Жанна, – обращается он к ней, – прошу, один пирожок на ваше усмотрение. Какой дадите, такой и съем. Жанка деревенеет. Перебирает в руках пирожки с разными начинками. Картошка. Горох. Мясо. Лук/яйцо. Абрикосовый джем. Холера. Беспомощно смотрит на него. – Послушайте, – шепчет она приговор самой себе, – что же вы за человек, который не может даже пирожок самостоятельно выбрать?! Жанка завесила темными шторами окно. Сидит на кровати, положив руки на колени. Через окно теперь ничто не проберется. – Жанна, – говорит Бог, – мне не нужны окна, чтобы добраться до тебя. Я вездесущий. – А я не прячусь, Боже. Я просто не хочу Тебя видеть. 4 Становится все жарче и жарче. Жанке приходится надевать на работу все более легкую и светлую одежду. Ее лицо обгорело на солнце, кожа облупилась. |