Онлайн книга «Да будем мы прощены»
– Рожа говенная, – говорю я своему отражению и думаю, что мог и в самом деле не землю закинуть себе в глаза, а дерьмо какое-нибудь: от Тесси, от енота или оленя, но воняет оно противно, как старый сыр, настолько редкий, что его держат отдельно и достают лишь по большим праздникам. Открыв один глаз, я рассматриваю себя в зеркале, читаю себе нотацию и вспоминаю тот раз, когда смотрел в зеркало и буквально растаял в нем. Когда инсульт был. – Нечего таращиться, – говорю я себе. – У тебя такой тупой вид, будто ты вообще не понимаешь, о чем я тебе говорю, будто для тебя все это ах какой сюрприз. Как это может быть? То, что тебе это впервые говорят вслух, не значит, что для тебя оно ново. Я с тобой неделями разговариваю, да что там – годами, всю твою дурацкую жизнь, а ты придурком как был, так и остался. – Почему ты себе позволяешь такие выражения? – Да потому что иначе ты не слышишь, тебе надо, чтобы все открытым текстом говорили до мелочей. Ты во всем облажался, жена твоего брата убита, сам он в дурдоме, а ты хочешь, чтобы я тебя хорошо чувствовал? Да посмотри на себя: ты же катастрофа ходячая! Ты еще опаснее, чем твой брат. И тот факт, что он там, а ты на свободе, – тому доказательство. Голова моя врезается в стенку. Будто это вот происходит – и все, будто кто-то это за меня делает. Стук. Стук. – Ну почему Джейн позвонила мне, когда хотела узнать, где лампочки? Почему я поступил, как моя вторая половина, функциональная половина моего брата? – Ты ее считаешь виноватой? – Нет, – отвечаю я. И голова моя больше не стучит об стену, и не в раковине она – в унитазе, и что-то давит на затылок. Я сперва думаю, будто это чья-то рука, но потом соображаю, что голова застряла под ободом сиденья. – Блевать будешь? Тебя от тебя тошнит? Я не отвечаю. Унитаз спускает воду, захлестывает меня, топит. Я сам себя пытаю утоплением. Откашливаясь, отплевываясь, вытаскиваю голову. Меня рвет. Я на полу ванной, мокрый, прокисший. Молчу. – Обижаешься? Не отвечаю. – Не хочешь со мной разговаривать? Мне перестать? – Говори что хочешь, выложи как есть, давай. Явно ты это давно в себе носишь. – Ладно. Как ты мог столько лет писать книгу про Никсона? Это скука, это скучнее скуки, и это жалкое занятие. Да плевать мне было бы, если бы ты провалился, ты ведь даже ничего не сделал, что меня бы расшевелило по-настоящему. – Так плоха моя книга? – Да дерьмо она. И ты дерьмо. Личность у тебя некротическая, умирающая. И ты отравляешь все вокруг. Посмотри на меня, стану я тебе врать? Я же как призрак, который пытается изнутри до тебя достучаться и вбить в тебя малость смысла. – Что тебе от меня нужно? – спрашиваю я, боясь, что все это ведет к какому-то неминуемому концу. – Жизнь твоя мне нужна. И больше сказать уже нечего. Звонит телефон. – Да, – отвечаю я. – Это ты? – Да. – А это я, – говорит она. – Клер? – Кто такая Клер? Голос у нее вдруг строгий, будто оскорбленный. Словно я должен был ее узнать. Я ухожу еще глубже в собственную тьму: – Джейн? – И сколько всего? – спрашивает она. – Чего сколько? – Девушек, – говорит она. – Женщин. Давалок. – Кто это? – спрашиваю я испуганно. – А ты зачти весь список до конца. Попадешь на меня – я тебе крикну «бинго»! – Вы не туда попали. – Еще как туда. Я дважды номер проверила, потом только набрала. – Вам, наверное, нужен мой брат. – А у него на левом соске есть родинка в виде сердца? Долгое молчание. – Кто это? – Блин, – вздыхает она. – Не помнишь, значит. А я тебя ленчем кормила и потом еще кое-что. – Она останавливается. – Слушай, я же не хотела тебя заставать врасплох. Можем откатить назад и попробовать снова? Нажать на кнопку перезапуска? – Конечно, – говорю я, все еще не зная кому. Линия отключается. Я кладу трубку. Телефон тут же звонит опять. – Привет, Черил говорит. Гарри дома? – Это я. – Как ты там? – Отлично, а ты? – Прости, что никогда тебе не звонила. В смысле, до сих пор. То есть, ну, после нашего момента и до этих пор. – А, – отвечаю я, не в силах понять, о чем речь, – это нормально. – Хочу с тобой быть честной насчет всей этой затеи с Интернетом. – Понимаю. Мозаика начинает складываться. – Я думала, что нормально поступаю, все уже хорошо, так что перестала принимать лекарства, пошла работать к подруге в кейтеринговую компанию, потом в бизнесе наступило затишье, образовалось лишнее время. Я и стала бродить по сети и назначать «свидания» вроде такого, как с тобой. Вышла из-под контроля – и грохнулась. Жесткая посадка. В больницу загремела – ненадолго. Мы молчим. Я снимаю рубашку и отпускаю на пол. Раздетый, мокрый, воняющий блевотиной, сажусь за кухонный стол. – На самом деле, – продолжает она, – это еще не вся правда. Я то, что мне было выписано, перестала принимать и начала самолечение. И совсем контроль утратила: наша встреча была одной из многих. Я рисковала собой и своими родными. Мой сын, если помнишь, пришел домой как раз в середине… В общем, нехорошо вышло. У меня вдруг все проясняется. – Ну конечно! – говорю я воодушевленно. – А ты, – говорит она, несколько встревоженная моим взрывом энтузиазма и потому меняющая тему, – ты что скажешь? – Раз уж мы полностью раскрываемся, – говорю я, – то я тоже лежал в больнице. С инсультом. – Отлично, – говорит она. – В смысле? – Я рада, что с нами обоими что-то случилось. Какое-то событие, которое нас с тобой остановило. – Думаю, дело было в виагре. Слишком много ее принимал. – Просто поразительно, – говорит она, – как легко сойти с рельсов. Как ты сейчас? – Нормально, вполне. А ты? Я оглядываю комнату, и перед глазами все как в тумане. Я как минимум наполовину ослеп и не знаю, временно это или постоянно. – Я о тебе думала, – говорит она. – Много думала. Но надо было подождать, прежде чем тебе звонить. Прийти в форму. Я что-то согласно мычу. – Прости, что я деталей не помню, но кем ты интересовался: Ричардом Никсоном или Ларри Флинтом? |