Онлайн книга «Да будем мы прощены»
Я решаю все это выбросить. Через четыре часа, вытащив к дороге четыре огромных зеленых пластиковых мешка и переполненный синий мусорный ящик, я чувствую себя так, будто вычистил конюшню. Должен же был кто-то это сделать. Зачем Джорджу четыре комплекта клюшек? Зачем такое изобилие теннисных ракеток и таких длинных лыж, таких старых креплений и ботинок? И все это покрыто какой-то коркой, может, даже ядовитой. Закончив и исполнясь ощущения хозяйственной добродетели, я грею себе в микроволновке поздний ужин и звоню Нейту. – Как погуляли с Рикардо? – спрашивает он. – Отлично. Я его случайно научил средний палец показывать. – Случайно? Я рассказываю, и Нейт говорит: – Похоже, ты хорошо начал. – В общем и целом, думаю, это не очень серьезная ошибка. – Я замолкаю. – Никогда не знаю, что тебе рассказывать, а что нет – про твоего отца. – Ага, – отвечает Нейт, при этом не давая мне зацепок. – Тут трудно решить. – Место, где его сейчас держат, закрывается. – А что это за место? – Лечебное учреждение, – отвечаю я за неимением лучшего термина. – А хочешь знать, что он со мной делал? – спрашивает Нейт. – Он меня переворачивал вниз головой и мною размахивал. Это было весело и страшно. Иногда он меня обо что-нибудь стукал: о стенку, о стол, о стул. Не знаю, то ли он так увлекался, то ли нарочно, но трудно было отличить. Могло быть иначе, будь я другой. Которому бы больше нравилось. – Или меньше, – говорю я. – А получается, что для тебя это было неплохое развлечение. Зачем соглашаться на то, что тебе не нравится? Ты же мог сказать, что боишься, или по любой другой причине не хочешь. – Всегда мне казалось, будто он хочет, чтобы я был не таким, как есть. Он меня считал размазней. – Нейт замолкает. – Ты что, ешь сейчас, пока мы разговариваем? – Ага, прости. Проголодался, почему-то вместе с Рикардо не поел. Хотел подать пример умеренности, а потом, когда домой приехал, повело меня подвал разбирать и чистить. Уж сколько там дряни было всякой. Нейт вдруг затихает. Нет, становится очень серьезным. – Какой, например? – Лыжи, теннисные ракетки, коробки старых стеклянных банок… – Мои биологические эксперименты по выработке антибиотиков из выращенных дома источников – имбирь, хрен, горчица и настурция? Я за них приз получил. – Да нет, вряд ли, – отвечаю я, с тревогой вспомнив, что в каких-то банках была земля и что-то там росло… но я думал, это просто плесень. – Просто куча мусора, старые отцовские клюшки для гольфа. – А мои? – Которые твои? – спрашиваю я, не скрывая тревоги. – Мои в клетчатой сумке на колесах, и у меня есть еще комплект с синими вязаными рукоятками. – Ты знаешь, – говорю я с запинкой, отлично зная, что они в сумке у края тротуара, – я сейчас посмотрю. Проверю еще раз для верности. – Черт тебя побери, ты можешь хоть куда-нибудь не лезть? Тебе всюду надо лапы сунуть? Это не твое, это мой дом, я в нем живу. Ты хочешь, чтобы у меня дома не было, чтобы мне деваться было некуда? – Нейт, – рискую я вставить слово, пытаясь как-то что-то загладить, – Нейт… – Нет уж. Я так, блин, спокоен был, так офигительно достойно себя вел, что у тебя, кажется, сложилось ложное впечатление. Ты трахал мою мать, мой отец убил ее, и теперь ты – мой опекун? Я по этой дорожке не пойду. Не стану таким, как вы. И не дам тебе меня за собой потащить. Он вешает трубку. Я стою, совершенно растерянный. Во-первых, он прав. Во-вторых, удивительно, что такое не произошло раньше. Я бегу к тротуару, забираю его клюшки для гольфа и все, что выглядит более или менее пригодным, а потом «восстанавливаю» обстановку подвала как можно более рациональным способом. Часа через два приходит мейл от Нейта. «Прошу прощения. Мне один парень дал свое лекарство, сказал, что поможет сосредоточиться, и оно, кажется, дало такую неприятную реакцию. P.S. Тебе могут из школы позвонить по поводу сломанной парты, но я тебе честно скажу, это произошло случайно: она давно готова была развалиться, еще с прошлого года, когда дубина Билли на нее приземлился в попытке полетать». Я отвечаю: «Все в порядке, ты был прав. Твои клюшки и все прочее в целости и сохранности на местах». Во вторник утром в самом начале девятого – звонок. – Ты тут должен со мной съездить в одно место, – говорит Черил. – А где «Здравствуй, привет, как жизнь»? – Это так необходимо? Я у тебя одолжения прошу. – Это привычно, – отвечаю я. – Как правило, с этого все начинается. Куда ты хочешь поехать? – Тебе это важно? Тебе недостаточно, что я тебя прошу? Я жду. – В один клуб, – говорит она. – А почему ты мужа не можешь с собой взять? – Я его даже в кино не могу вытащить. Так ты едешь? – А что за клуб? – Ну, скажем, единомышленники. – Политическая группа? – Скорее общественное объединение. – Когда это? – Сегодня. – Сегодня вечером? – Можно подумать, ты так сильно занят. С восьми до одиннадцати – я думаю приехать к девяти. – Название у клуба есть? Она вздыхает: – Вечеринка друзей и соседей. За тобой заехать? – Там встретимся. У тебя адрес есть? – Это зал с лазерным пейнтболом, называется «Найт вижн», в мини-молле… – Там, где аптека? – Да, там. Встретимся на парковке? – Давай. Дресс-код есть? – Обычная одежда. Сидя в машине возле аптеки и поджидая Черил, я думаю, рассказывать ли ей про женщину из «Эй-энд-пи». Не очень понимаю, почему я чувствую себя виноватым, разрешив этой незнакомке из магазина меня «обслужить», но ощущение, будто я обманываю женщину, обманывающую своего мужа. И почему чувствую потребность все рассказывать женщине, с которой у меня нет отношений, которой я ничем не обязан, – но почему-то так же или еще более дискомфортно было бы ей не рассказать. Из этого самопогружения меня выводит легкий стук в стекло, напугавший меня до чертиков. Я выхожу из машины. – Вообще-то в такое время я обычно еще дома и даже не встаю. Это наполовину шутка: когда я жил в Нью-Йорке, то по вечерам слушал джаз. – Я в магазин зашла, чтобы убить время, – отвечает она несколько нервозно. – Сто семьдесят восемь долларов оставила. Вряд ли скоропортящийся товар за два часа погибнет. |