Книга Падение Гипериона, страница 19 – Дэн Симмонс

– Умер? – Консул откидывает полу плаща, в который Кассад завернул голого Хойта. Крестоформ розово светится.

Полковник показывает на медпакет военного образца, прикрепленный к груди священника. Все индикаторы красные – только глазок, контролирующий узелки и волокна системы жизнеобеспечения, мигает желтым. Голова Хойта запрокидывается, и Вайнтрауб замечает похожий на гусеницу свежий шов, соединяющий рваные края рассеченного горла.

Он пытается нащупать пульс, но безуспешно. Тогда Вайнтрауб склоняется над священником и прикладывает ухо к его груди. Сердце не бьется, зато крестоформ обжигает его щеку. Сол поднимает глаза на Ламию:

– Шрайк?

– Да… мне так кажется… не знаю даже. – Она взмахивает пистолетом. – Я выпустила всю обойму… Двенадцать пуль, и не знаю, в кого.

– А вы видели? – спрашивает Консул Кассада.

– Нет. Я вошел туда через десять секунд после Брон, но ничего не заметил.

– Ну, а хреноскопы вашего превосходительства? – вопрошает Мартин Силен. Его затиснули в дальний угол палатки, где он и сидит, скорчившись, как эмбрион во чреве: – Разве все это тактическое дерьмо ничего не уловило?

– Нет.

Из медпакета раздается тревожный зуммер; Кассад достает еще один плазмопатрон, вставляет в гнездо пакета и, опустив забрало, чтобы лучше видеть в песчаной буре, вновь устраивается на корточках перед выходом. Сквозь шлемофон его голос неузнаваем:

– Он потерял больше крови, чем можно компенсировать в наших условиях. У кого еще есть аптечка первой помощи?

Вайнтрауб роется в своем мешке.

– У меня с собой стандартный набор. Но его недостаточно. Горло перерезано со знанием дела.

– Шрайк, – шепчет Мартин Силен.

– Неважно. – Ламия обхватывает руками колени, чтобы унять дрожь. – Мы должны ему помочь! – Она смотрит на Консула.

– Он мертв, – констатирует Консул. – Даже бортовая операционная не вернет его к жизни.

– Но мы должны попытаться! – кричит Ламия, схватив Консула за рубашку: – Мы не можем отдать его этим… исчадиям! – Она указывает на розовый крестоформ, светящийся под кожей мертвеца.

Консул трет глаза.

– Можно уничтожить тело. Винтовка полковника…

– Мы все сдохнем тут, если не выберемся из этой бури, мать вашу! – вопит Силен. Палатка ходит ходуном, при каждом порыве ветра парусиновый полог хлещет поэта по затылку и спине. Песок бьется о ткань, завывая, как стартующая ракета. – Вызывайте ваш проклятый корабль! Вызывайте!

Консул прижимает к себе рюкзак, словно защищая лежащий в нем комлог. Его щеки, и лоб блестят от пота.

– Мы могли бы переждать бурю в какой-нибудь Гробнице, – предлагает Сол Вайнтрауб. – Например, в Сфинксе.

– Идите вы знаете куда? – рычит Мартин Силен.

Ученый, еле ворочаясь в тесной палатке, поднимает глаза на поэта.

– Вы проделали весь этот путь, чтобы найти Шрайка. А теперь, когда он, по-видимому, появился, передумали?

Силен злобно сверкает глазами из-под надвинутого на лоб берета.

– Скажу вам одно – я хочу, чтобы этот сраный корабль был здесь и не-мед-лен-но!

– Неплохая мысль, – замечает вдруг полковник Кассад.

Консул переводит взгляд на него.

– Если есть шанс спасти Хойта, нам следовало бы им воспользоваться.

– Нам нельзя покидать долину, – страдальчески морща лоб, говорит Консул. – Пока нельзя.

– Да, – соглашается Кассад. – Мы и не собираемся сбегать на корабле. Но его операционная могла бы спасти Хойта, а мы укрылись бы в нем от бури.

– И, может быть, выяснили бы, как дела вон там. – Ламия Брон тычет большим пальцем вверх.

Ребенок внезапно заливается пронзительным плачем. Вайнтрауб укачивает Рахиль, придерживая крохотную головенку.

– Согласен, – тихо произносит он. – Если Шрайк захочет найти нас, он с тем же успехом придет за нами на корабль. Мы проследим, чтобы никто не дезертировал. – Он касается груди Хойта. – Как это ни ужасно, но при операции можно получить бесценную информацию о том, как функционирует этот паразит.

– Хорошо, – помолчав, соглашается Консул, достает из рюкзака свой старинный комлог, кладет руку на дискоключ и шепотом произносит несколько фраз.

– Ну, что, прилетит? – нетерпеливо спрашивает Мартин Силен.

– Он подтвердил прием команды. Надо сложить снаряжение в одну кучу. Я велел ему совершить посадку прямо у входа в долину.

Ламия с удивлением обнаруживает, что из глаз у нее льются слезы. Она вытирает щеки и улыбается.

– Что вас так рассмешило? – спрашивает Консул.

– Такой ужас творится, – отвечает она, растирая щеку ладонью, – а у меня одна мысль: какое чудо – принять душ!

– И пропустить рюмочку, – подхватывает Силен.

– Укрыться от бури, – тихо вторит ему Вайнтрауб. Ребенок, жадно чмокая, глотает молоко из детского синтезатора.

Кассад высовывается из палатки и вскидывает винтовку, одним движением сняв ее с предохранителя.

– Сенсоры, – говорит он. – За этой дюной что-то шевелится. – Он оборачивается к остальным, и в опущенном забрале отражаются бледные, жмущиеся друг к другу паломники и окровавленное тело Ленара Хойта.

– Пойду выясню, что там такое, – говорит он. – Ждите здесь до прибытия корабля.

– Не уходите, – протестует Силен. – Это как в тех долбаных старинных фильмах ужасов, где все уходят по одному, и поминай как звали… Эй! – Поэт умолкает. В треугольный вход палатки врываются свет и грохот. Федман Кассад исчез.

Палатка начинает оседать, стойки и проволочные растяжки прогибаются, поддаваясь напору текучего песка. Прижавшись друг к другу, Консул и Ламия заворачивают тело отца Хойта в плащ. Лампочки медпакета продолжают мигать красным. Кровь из шва больше не сочится.

Сол Вайнтрауб укладывает свою четырехдневную Рахиль в переносную люльку, тщательно укрывает плащом, подтыкая его со всех сторон, и садится на корточки у входа.

– Никаких следов! – кричит он. В ту же секунду, прямо на его глазах, молния ударяет в поднятое крыло Сфинкса.

Ламия пробирается к выходу с неожиданно легким телом священника.

– Давайте перенесем отца Хойта на корабль в операционную! Потом кто-нибудь вернется за Кассадом.

Консул надвигает треуголку и поднимает воротник:

– На корабле есть мощный радар и другие средства обнаружения движущихся объектов. С их помощью мы узнаем, куда делся полковник.

– И Шрайк, – желчно добавляет Силен. – О хозяине забывать неэтично.

– Пошли. – Ламия встает, но ей тут же приходится согнуться в три погибели. Плащ Хойта хлопает крыльями и бьется вокруг Ламии, ее собственная накидка струится по ветру за спиной. Разыскав благодаря непрестанным вспышкам молний тропу, она берет курс на вход в долину, временами оглядываясь, не потерялись ли остальные.