Онлайн книга «Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева»
– Ах, это вы сами! Идемте сразу же к столу, мы ждем вас с самого утра! Меня действительно приняли, как самого близкого и родного; после чудного ужина обе хозяйки проводили меня в уютную спальню, где я проснулся лишь на другое утро под лучами яркого солнца. – …Контрибуция… Реквизиция, – вертелось у меня на языке. – Нет, это не та политика, в которой нуждается Россия! Выйдя за ворота, я наткнулся на группу молодых офицеров, спешивших на станцию с винтовками в руках. Впереди шел сам Дроздовский в фуражке с белым околышем на затылке и с возбужденным видом заряжал винтовку на ходу… – Куда вы? – спросил я с недоумением одного из догонявших офицеров. – На станцию! – отвечал он на ходу. – Там собрали пленных красноармейцев, будем их расстреливать, втягивать молодежь… За ними бежала обезумевшая от горя старушка. – Моего сына, – умоляла она, – отдайте мне моего сына!.. После упорного боя мы вошли в Белую Глину уже в темноту. На околице ко мне подскакивает Беслан. – Скачем скорей на площадь! – закричал он мне на лету. – Большевики оставили там все свои деньги! Действительно, в Правлении стояло семь замкнутых и снабженных печатями несгораемых ящиков. – Беслан! Скачи скорей к ближайшему полку, приведи сюда караул. Я сам останусь здесь за часового. Я обнажил шашку и стал перед дверьми. – Что вы здесь делаете? – обратился ко мне Романовский, только что подъехавший сюда вместе с Командующим. Я объяснил ему, в чем дело. – Когда подойдет караул, я сдам ему все, – прибавил я, – а пока сниму башку каждому, кто сунется грабить казну. Тут находятся деньги и, как по всему видно, большие деньги! На другое утро в Правлении уже сидел Мальцев, вызванный срочной телеграммой с приказом взломать кассы. – Два миллиончика золотом-с, – злобно проговорил он, не здороваясь. Перед ним на столе красовались столбики золотых монет. – Золото – хорошее лекарство от тифа. Надо бы рекомен довать это нашим врачам! Утром меня вызвал Романовский. – Мальцев выздоровел. Теперь вы можете ехать на фронт. Из конной батареи Дроздовского и только что захваченных пушек вы сформируете конногорный дивизион при 1-й Конной дивизии и вступите в командование… Слава Богу! Хватит с меня тыловых забот, может быть, в строю воздух будет свежее. * * * Нагонять 1-ю Конную дивизию мне пришлось уже после взятия Тихорецкой, крупного железнодорожного узла, откуда пути расходятся на Екатеринодар и Новороссийск. На станции я встретил толпу офицеров, даже нескольких генералов, которые спешили присоединиться к армии. Около кассы стоял жандарм в полной форме Империи… Меня тотчас же пригласили в дом жандармского полковника, у которого собралось множество гостей. После первого тоста подошла ко мне гостеприимная хозяйка со словами: – Я дала обещание, что расцелую первого русского генерала, который явится сюда в генеральских погонах. – Будем надеяться, что сегодня Светлый день Воскресения для всех нас, – отвечал я. – Христос Воскресе! В освобожденных станицах везде нас встречали с нескрываемым восторгом. Верилось в счастливый конец блестяще начатого дела. Везде, где мы останавливались, и нас, и спешивших на фронт офицеров принимали, как родных. В одном переходе от крупной станицы Знаменской я нагнал штаб дивизии. Он занимал прекрасный, роскошно меблированный дом. В штабе господствовал придворный этикет, который был бы к лицу любому немецкому владетельному принцу. В приемной, убранной мягкими коврами, встретил меня дежурный адъютант. – Сейчас доложу о вас начальнику штаба, – сказал он и скрылся за портьерой. Начальником штаба оказался полковник Дрейлинг, очень тактичный и выдержанный человек, коренной офицер лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, где долгое время служили мои кузены, Лева и Андрей Стефановичи, и где у меня было много друзей. Мы сейчас же сосчитались знакомыми. – Это ваша родственница – Елизавета Николаевна Беляева? – тотчас же спросил он. – Как же, она жена моего старшего брата! – В Екатеринодаре наша семья и она с детьми жили душа в душу, как родные! Какая прелестная ваша племянница Мада! Она спасала всю семью. Здесь, в летучке, моя падчерица, Софья Сократовна Ковалевская, она вам расскажет все об этой чудной семье. Начальника дивизии, генерала Эрдели, я знал по 11-й Армии, которую он принял от генерала Балуева. Видный, высокий и стройный, он служил в лучших полках гвардейской кавалерии. Разумный и гуманный, он щеголял своим тактом и уменьем держать себя. Если можно так выразиться, он казался слишком крупным для начальника дивизии, он давно уже перерос это назначение. Поэтому, вероятно, он стоял далеко от своих подчиненных и еще более от простых казаков, отделяясь от всех, кроме своего штаба, строгими рамками этикета. От него я попал в полное распоряжение милой Софьи Сократовны, которая разом окунула меня в ту жизнь, которой меня лишили война и революция. – Ваша Мада, – повторяла она с восторгом, – это сокровище! Елизавета Николаевна совсем потеряла голову, она привыкла, что муж делал для нее все – а он остался в Москве! Леша – прелестный мальчик, но он еще совсем ребенок… А Мада [160] … Она одна за всех, за ботилась, и хлопотала, и бегала по делам… У них застряла также их родственница Лиля [161] с мужем и с новорожденным ребенком, и где-то скрывается брат Лили, раненый и оставленный в Екатеринодаре после первого похода. Милая, чистосердечная девушка не находила слов, чтоб выразить свою радость моему появлению; очень хозяйственная и распорядительная, она предоставила мне все удобства и весь комфорт, возможный в нашем положении. Вторая батарея под командой полковника Фока, Георгиевского кавалера, бывшего летчика, заканчивала формирование и присоединилась на марше. До ее прибытия 1-я батарея была разбита по полкам, наступавшим на широком фронте. Ею командовал капитан Колзаков, о котором я слыхал еще в Петербурге. Блестящий конно-артиллерист, имевший большие связи, он погубил свою карьеру, так как застрелил цыгана, защищавшего от него свою дочь после ночной оргии. Во время войны в Кавказской гренадерской он вернул себе офицерские эполеты и теперь примкнул к отряду Дроздовского уже командиром сформированной им батареи. Матерьяльная часть батареи была в плохом состоянии. Горная пушка Шнейдера-Данглиса была та самая, с которой я делал чудеса на Карпатах. Но сложная конструкция ее требовала неусыпного технического надзора. У меня всегда два орудия находились в резерве, они плавали в масле и керосине, их разбирали и чистили, не жалея трудов, под надзором отличного техника, и тщательно подготовленный персонал не оставлял желать лучшего. |