Онлайн книга «Трибуле»
– Да, сир… – Это юное создание еще пребывает у вас? – Да, сир… – Сейчас же приведите ее сюда, мэтр Доле. – Нет, сир. – Это неповиновение! – прогудел король. – Это дело чести, сир. Предпочту вызвать ваш гнев, но не презрение. Я поклялся, сир, что эта девушка не выйдет из моего дома. Что бы вы подумали, сир, о своем подданном, который нарушает данное слово? Король с минуту хранил молчание. – Мэтр, – наконец он дал волю своему гневу, – ваши слова лишний раз доказывают мне то, что я знал и раньше: вы одержимы злым духом, и священная власть короля больше не оказывает воздействия на ваши поступки. Впрочем, то же самое относится и к богоданной власти Церкви… Однако я понимаю ваши чувства и готов забыть все, что только что от вас услышал… Приведите девушку, мэтр! Лейтенант и его солдаты слушали этот разговор со все возрастающим удивлением. Они задрожали от возмущения, когда Доле ответил: – Сир, я не могу ничего добавить к тому, что ваше величество уже слышало. Я ничего не могу изменить. – Обыскать дом! – громовым голосом закричал Франциск I. – А этого человека схватить и отправить в Бастилию! Жюли в ужасе закричала и собиралась уже броситься мужу на шею, но того уже окружила стража… Несчастную женщину грубо оттолкнули, и она рухнула в кресло. И в этот самый момент угол драпировки отдернулся. За ним показалась Жилет, очень бледная, но полная решимости. Она приблизилась к королю, который разглядывал ее с жадным любопытством, обуреваемый противоречивыми чувствами. – Моя дочь! – проговорил он так тихо, что никто и не услышал этих слов. – Сир! – сказала Жилет слегка дрогнувшим голосом. – Мне неизвестна причина, по которой вы меня преследуете… Жду ваших разъяснений. Глубочайшая тишина воцарилась в зале. Окруженный солдатами Доле удивленно посмотрел на девушку… Что же касается короля, то он то бледнел, то краснел попеременно. – Дитя мое, – пробормотал он наконец, – даю вам слово дворянина, даю королевское слово, что вас будут уважать, что ни одного обидного слова или жеста… Жилет, необходимо, чтобы вы переехали в Лувр! И вдруг в его голове зародилась порочная задумка: – Либо вы переезжаете в Лувр, либо мэтр Доле отправляется в Бастилию… Выбирайте! – Сир! Сир! – закричал Доле. – Вы злоупотребляете невинностью этого ребенка. Это гнусно! – Молчите! Или, клянусь Небом, придет ваш последний час, мэтр Доле!.. Мое терпение на исходе! – Сир, одно только слово! – вскрикнула Жилет, проскользнув между солдатами. – Я последую за вами, если только вы помилуете этого отважного человека, который в эту роковую минуту захотел стать отцом для девушки, у которой нет отца! При этих словах Франциск I, ни на мгновение не выпускавший Жилет из виду, вздрогнул и побледнел. – …Для девушки, у которой нет отца! – повторил он. По знаку короля солдаты отошли от Этьена Доле. Монарх сделал несколько шагов и взял Жилет за руку. Девушка вздрогнула, скорее даже испуганно дернулась. – Дитя мое, – сказал король, выделяя интонацией это словосочетание, и при этом королевский голос странным образом дрожал, – дитя мое, значит, я вам внушаю страх?.. Оставьте сомнения, прошу вас… В моем королевском слове еще никто до сих пор не сомневался! – Сир, я последую за вами! – твердо сказала девушка. Печатник хотел было вмешаться в последний раз, но король уже подхватил девушку под руку и вышел за порог дома. – Это подлость! – сжав кулаки, бросил ему вслед Доле. VIII. Два отца
Следующим утром дверь просторного, роскошного кабинета, в котором Франциск I обычно принимал придворных, не открывалась. Король над чем-то размышлял. Между тем по Лувру ходили странные слухи… Рассказывали, что ночью в Лувр привели ослепительно красивую юную девушку, что разбудили фрейлин и выделили в распоряжение незнакомки апартаменты… Кое-кто со смехом встречал эту новость, задавая встречный вопрос: «Что об этом думает мадам герцогиня д’Этамп, официальная фаворитка французского короля?» Другие только покачивали важно головами… Поговаривали, что король очень изменился… Случилось нечто необычное: король совсем не ложился спать. Месье де Басиньяк, королевский камердинер, провел ночь в передней, тщетно ожидая приказаний его величества. На рассвете король вернулся в свой кабинет и запретил себя беспокоить. Монарх приблизился к камину, в котором ярко пылал огонь, протянул руку к огню, как делают сильно озябшие люди. Временами он просто дрожал. Король выглядел мрачным, задумчивым и глухо цедил сквозь зубы: – Это моя дочь!.. Моя дочь!.. На его бледном лице появилось какое-то странное изумленное выражение, представлявшее смесь гнева и ужаса… Внезапно король позвонил… В кабинет поспешно вошел Басиньяк. – Позовите-ка моего шута, – спокойно сказал Франциск. – Пусть его доставят через час. А еще позовите хранителя королевской печати… Пять минут спустя хранитель печати стоял перед королем. – Месье, – сказал король, – подготовьте и принесите мне на подпись грамоты, жалующие дворянство, на имя… Он остановился, задумался, прошелся по кабинету своей подпрыгивающей походкой… Молчание продолжалось долгих десять минут, после чего король решительно заговорил: – Для мадемуазель Жилет Шантели… Я даю ей титул герцогини… в ожидании… Поставьте в грамоте, что я передаю ей земли моего домена в Фонтенбло… Идите, месье! Хранитель печати вышел, не говоря ни слова, и сразу же новость об этом странном приказании распространилась по Лувру, словно облако пыли. Король облегченно вздохнул. Потом он вернулся к огню и погрузился в напряженные размышления, потеряв счет времени… Резкий голос вывел его из задумчивости: – Сир, вы посылали за мной… Я пришел. – Кто это пришел?.. Кто смеет говорить без моего позволения? Он обернулся и застыл в изумлении: перед ним стоял Трибуле. – Это ты, шут! – Нет, сир! Перед вами стоит человек, который больше не служит шутом у короля… Перед вами – Флёриаль [9] , почтенный подданный, пришедший сюда, чтобы требовать правосудия… Король с глубоким изумлением окинул взглядом Трибуле. А тот был неузнаваем. В комнате, которая была у него в Лувре, он скинул свой шутовской наряд, оделся как зажиточный буржуа, носящий траур: верхнее платье из черного драпа, бархатный камзол, черная шапочка, которую он держал в руках, подчеркивали устрашающую бледность его лица… Болезненное спокойствие заменило маску едкой иронии, к которой так привык король. Резкий голос шута стал ниже. Трибуле держался прямо и твердо. Едва ли кто-нибудь догадался бы теперь о его кривом плече. |