Онлайн книга «Пойти и не вернуться»
|
– Ну как, греешься? – заботливо спросил он, придвигаясь поближе. Голос его прозвучал совсем не так, как на пойме, – это был совсем другой голос, с нотками доброты и сочувствия, каким его Зоська привыкла последнее время слышать в лагере. – Греюсь, – сказала она. – Скоро согреешься, – пообещал он. – Это я знаю. Как-то заночевал осенью. Дождь шел, промок, сухой нитки не было. А в стогу все обсохло. Лучше, чем на печке в избе. Помнишь Заглядки? – вдруг спросил он без всякой связи с их сегодняшним происшествием, и она улыбнулась. – А, Заглядки? Как же... Такие вечеринки устраивали там!.. – Вечеринки на славу. Кузнецов это любил. Умел повоевать и погулять любил. – Так молодой был. – Молодой, да. Двадцать четыре года. – Кажется, когда все было. А уж нет ни Кузнецова, ни многих, – горестно вздохнула Зоська. – Кто знает, может, и нас скоро не будет. – Нет! – зябко встрепенулась Зоська. – Не хочется об этом думать. Нельзя об этом. О другом надо. – Это верно, что о другом, – согласился Антон. – Но о чем ты ни говори, как ни отвлекайся, а это в тебе сидит, как присохло. Как хвороба какая. – Шумит все, – тихо сказала Зоська. – Ветер. Шуметь долго будет. Зато нас не слышно, заглушает. – Все равно страшно. Тише надо. – А ничего. Тут нигде никого. Оба, замолчав, прислушались, но действительно вокруг было тихо, лишь снаружи глухо шумел в сене ветер. Завернутые в кожушок Зоськины ноги стали понемногу согреваться, влажная ткань исподнего помалу теплела, нора набиралась человеческого духа, и усталость сладкой волной расходилась по утомленному телу девушки. – А знаешь, – сказал вдруг Антон, и она разомкнула смежившиеся было веки, хотя в абсолютной темноте все равно ничего не было видно. – Я помню, как ты была одета. Там, в Заглядках. На тебе было голубое платье в цветочках. Правильно? – Правильно, – просто ответила Зоська. И платье в цветочках, и тот, единственный с ним танец под балалайку, когда Антон лихо выхватил ее из группы девчат и минут десять молча кружил по избе, она хорошо помнила и теперь радостно удивилась, что это самое вспомнил и он. – А танцевала ты ладно. В удовольствие. – Так и ты... Ладный танцор. – Любил девчат покружить. – А теперь не любишь? – Теперь не до того. Теперь самого война закружила. – А ты это... Забыла, откуда ты родом? – Да я из Восточной. Борисов, город такой, слыхала? – Это за Минском, кажется? – За Минском. А ты местная? – Из Скиделя. Двадцать восемь километров от Гродно. – Знаю. Ходил в сентябре. Почти до самого Гродно добрались. Бобики там нас пугнули. В Лососне. А ты с мамой жила? – С мамой и старшей сестрой. Замужней. А свояка немцы весной расстреляли. – Хорошо еще, что вас не тронули. Мать и теперь там? – Там, где же ей быть. С весны не видела, прямо душа чернеет. Как она там?.. – Надо повидаться. Туда же идешь? – спросил он и примолк. Зоська вся подобралась в темноте. – А ты откуда знаешь? – Знаю. Трудно задышав, Зоська не ответила, и он сказал, как о само собой разумеющемся: – Что же ты – почти дома будешь и мать не навестишь? Так не годится. – Знаешь, не совсем дома. Да и другие дела есть. – Ну, знаю, надавали тебе заданий, надо выполнять. Но и о себе подумать не грех, – сказал он и зевнул. – У меня тоже в Скиделе есть знакомый. Бывший дружок даже. – Живет там? – Живет. – Где, на какой улице? Может, я знаю? – Нет, ты не знаешь. Он человек новый. – Ну новых я, конечно, не знаю. Которые приехали в тридцать девятом, те не очень знакомы. Я же перед войной в Новогрудке училась. – Я и говорю: не знаешь, – сказал Антон. Зашуршав сеном, он переменил положение и вдруг положил руку на ее плечо. Она испуганно-зябко вздрогнула, сделав слабую попытку отстраниться, но отстраниться было некуда. – Не надо... – Теплее будет. А то ты в моем кожушке, а мне... – А тебе холодно? – Ну так, знаешь... Не очень, но все-таки. Она промолчала, и он удобнее обнял ее рукой за плечи. Его большое и сильное тело источало приятное для нее тепло, и она, притихнув, почти обмерла под его рукой. – Экая ты малышка! – переходя на шепот, сказал он с заметными нотками нежности. Ей вдруг стало смешно – никто не называл ее малышкой, – была она хотя и невысокого роста, но крепко сбитой, ловкой девчонкой. – Я не малышка, – сказала она. – Я, знаешь, сильная. – Да ну? – В самом деле. Могу повалить. Даже такого, как ты. – Как я? – Ну. Кажется, это было уже слишком, она шутливо преувеличивала, потому что чувствовала исходившую от него угрозу и неумело пыталась противостоять ей. – Что, Дозорцев научил? – заинтересованно спросил он. – Самбо? – Да, самбо. – Гляди ты! Ну и разведчица! – А что? Разве плохо? – Нет, почему же? Еще бы оружие. Но оружия небось не дали? – Разведчику не обязательно оружие. Лучше хорошие документы. – Это конечно. – А у тебя есть документы? У меня какой-то аусвайс потрепанный. Как бы не влипнуть с ним. – Потрепанный – это хорошо. Надежнее потрепанный. – По аусвайсу я Аделаида, понял? – сообщила Зоська. – А тебя как по документу? – А все так же: Антон Голубин. – А разве не заменили? Полагается же заменить имя и фамилию. – Зачем менять? У меня документ незаменимый. – Он тихонько двинул бедром. – Револьвер системы «наган». – Ой! – удивилась Зоська. – Как же это? А вдруг проверка? – На случай проверки это понадежнее твоего аусвайса. Унимая дрожь, Зоська настороженно примолкла – то, что у Антона оказалось оружие, ей не понравилось. Зачем оружие? Так бы они спокойно пробирались проселками, выдавая себя за селян из какой-нибудь дальней деревни, в случае задержки и обыска – в карманах ничего подозрительного, как и учил Дозорцев. А тут – наган! Как бы через этот наган не провалить задание и самим не погибнуть. – А в штабе там знают, что ты с наганом? – Я сам лучше знаю, с чем мне идти. |